О психологической прозе

Университетский товарищ Нехлюдова Селенин, когда-то хороший юноша, из атеиста становится искренним церковником, потому что неверие затрудняет ему служебную карьеру и вынуждает постоянно скрывать это и лгать, что Селенину противно. Он взял книги Гегеля, Хомякова и, "естественно, нашел в них то самое, что ему было нужно: подобие успокоения и оправдания того религиозного учения... которое разум его давно уже не допускал, но без которого вся жизнь переполнялась неприятностями, а при признании которого все эти неприятности сразу устранялись". Толстой вообще внимательно следил за уловками разума, находящегося на службе у вожделений. Нехлюдов приехал в родовое имение, и ему вдруг (под давлением воспоминаний) жалко стало дома, сада, земли и заодно половины дохода. "И тотчас к его услугам явились рассуждения, по которым выходило, что неблагоразумно и не следует отдавать землю крестьянам и уничтожать свое хозяйство".

"Уловки" теоретизирующего разума Толстой в "Исповеди" прослеживает на себе самом, с экспериментальным умыслом упрощая собственную душевную жизнь. Так, он утверждает, что его увлечение школами для крестьянских детей бессознательно было направлено на то, "чтоб исполнить свою похоть - учить, хотя очень хорошо знал в глубине души, что я не могу ничему учить такому, что нужно, потому что сам не знаю, что нужно". В "Исповеди" же Толстой говорит, что его удовлетворяло учение о развитии всего сущего, пока собственный ею организм "усложнялся и развивался". Когда же рост прекратился, с возрастом наступил упадок сил, он увидел, что "закона такого никогда не было и не могло быть". Толстой наблюдает, как рассуждения, идеи оказываются "к услугам" желаний и интересов, как, в зависимости от отсутствия или наличия интереса, мгновенно меняются оценки и возникают новые побуждения.

В "Воскресении" зло - это всегда зло и нравственное, и социальное. Поэтому очень важен еще один механизм, механизм приспособления зла к некоторой норме поведения, одобряемой средой, стоящей у власти. От имени Нехлюдова Толстой говорит об этом: "Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, - то... надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими", то есть надо, "чтобы ответственность за последствия их поступков с людьми не падала ни на кого отдельно". Так, по Толстому, совершается этическое отчуждение: абстракция социальных функций перекрывает реальность отношений человека к человеку. В "Воскресении" показано непрерывное столкновение, скрещение побуждений разного уровня. Одна из основных художественных задач романа конкретное психологическое воплощение этой этической иерархии. Уже Селенин с его обманывающими совесть религиозно-философскими построениями выше просто бессовестных. Еще выше Нехлюдов, с совестью замершей, но готовой к действию, разрушительному для всего строя его жизни. В "Хозяине и работнике" Василий Брехунов в течение нескольких предсмертных своих часов совершает переход от самого грубого себялюбия к самолюбованию и наконец к слиянию с внеположным, то есть переход к высшей для Толстого действительности сострадания и любви. Сжатый в "Хозяине и работнике" процесс в "Воскресении" развернут на всем протяжении романа. Психологическое содержание образа Нехлюдова - переходы от одного уровня к другому, перебои побуждений; причем от побуждений низшего порядка Нехлюдов, несмотря на свое постепенное совершенствование, не освобождается до конца.