Но здесь мы имеем дело с чем-то отличным от «правовых вопросов», свойственных более дифференцированному обществу. Предпосылкой всякого понимания феодального общества является именно отказ от того, чтобы считать собственные «правовые формы» установлениями, данными от века. Правовые формы в каждое время соответствуют строению общества. Предпосылкой образования всеобщих письменно зафиксированных правовых норм, связанных с формами собственности индустриального общества, является высокая степень социальной взаимозависимости, требующая в том числе наличия центральных институтов, способных обеспечить общезначимость этих норм во всей стране. Такие институты должны быть достаточно сильны, чтобы обеспечить соблюдение письменно заключенных договоров, чтобы даже в случае неприятия этих норм и сопротивления их применению на практике со стороны части общества гарантировать исполнение зафиксированных законов и судебных решений.
Власть, которая в наши дни легитимирует звания и притязания на собственность, сделалась почти невидимой. По отношению к индивиду эта власть столь огромна, а ее карающая мощь, способная представлять угрозу для самого его существования, столь очевидна, что мало кто станет проверять ее силу в открытой борьбе. Поэтому так велико желание считать действующее ныне право абсолютным, как бы «упавшим с неба» и потому не зависимым от поддержки со стороны аппарата власти.
Отношения между правовым аппаратом и аппаратом власти сегодня опосредуются более длинными цепочками, что соответствует возросшей социальной дифференциации. Поскольку правовой аппарат очень часто (хотя не всегда и, конечно, не целиком) работает независимо от аппарата власти, то с легкостью упускается из виду то, что в нашем, как и в любом другом, обществе право есть функция социального строения, что оно выражает соотношение и служит символом зависимости друг от друга различных социальных групп, а тем самым и их социальных сил[52].
В феодальном обществе это проявлялось намного более откровенно. Взаимозависимость людей и связи между областями были значительно меньшими. Отсутствовал стабильный аппарат власти, подчиняющий себе на всю территорию. Отношения собственности прямо регулировались взаимной зависимостью и фактической социальной силой[53].
В индустриальном обществе также существуют отношения, в каком-то смысле сопоставимые с отношениями между воинами-землевладельцами в феодальном обществе и позволяющие прояснить закономерности, действующие в нем. Это — отношения между государствами. Решающую роль здесь также явно играет социальная сила, в которой, наряду с иными весьма разнообразными зависимостями, вытекающими из экономической взаимосвязи, в большей или меньшей степени представлена и военная мощь. В свою очередь, этот военный потенциал, как и в рыцарском обществе, решающим образом определяется величиной территории и плодородностью ее земель, количеством населяющих ее и кормящихся с нее людей и их рабочим потенциалом.
Отношения между государствами также регулируются совсем не теми правовыми нормами, что приняты в пределах каждого из них. Отсутствует общий для всех аппарат власти, обеспечивающий функционирование межгосударственного права. Наличие международного права не способно скрыть того факта, что отношения между народами, если рассматривать их в длительной перспективе, регулируются исключительно соотношением социальных сил, и любое смещение в этом соотношении, любой рост власти и могущества одной из стран в рамках какой-то местной системы равновесия порождает изменения, затрагивающие все существующие на Земле общества (и происходит это за счет растущей взаимосвязи между ними) и ведущие к автоматическому ослаблению социальной силы других стран.
Здесь мы также обнаруживаем напряженность, возникающую между «haves» и «haves-not», — т. е. между теми, кто располагает землями и средствами производства, достаточными для удовлетворения соответствующих стандарту потребностей, и теми, кому их не хватает. Эта напряженность автоматически дает о себе знать, когда буржуазное общество распространяется по всей Земле и подходит к состоянию системы с «закрытыми позициями».
Между отношениями отдельных баронов в феодальном обществе и отношениями государств в индустриальном обществе имеется сходство, не сводимое к случайной аналогии. Это сходство основывается на линии развития самого западного общества. В ходе этого развития вместе с ростом взаимосвязей и взаимозависимостей возникают аналогичные формы отношений — в том числе и правовых, — которые сначала появляются в относительно небольших территориальных единицах интеграции, а затем поднимаются по все новым ступеням интеграции на более высокий уровень, даже если переход на новые ступени влечет за собой известное качественное изменение. Нам нужно разобраться с тем, каково было значение этого процесса — возникновения все больших интегрированных единиц, добившихся внутреннего мира, но готовых к войне с внешними врагами, — для изменения поведения людей и их влечений, т. е. для процесса цивилизации.