О процессе цивилизации. Том II. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации

В 1546 г. венецианский посол Марино Кавальи пишет подробный и точный отчет о Франции, отмечая своеобразие формы правления в этой стране, которое было хорошо видно для этого нейтрального наблюдателя с широким кругозором. Помимо всего прочего, он отмечает: «Многие королевства являются более плодородными и богатыми, чем Франция, например Венгрия и Италия; многие больше и могущественнее, например Германия и Испания. Но ни одно не является настолько единым и покорным, как Франция. Я не думаю, что причиной ее нынешнего облика выступает что-либо иное, помимо этих двух характеристик — единства и покорности („unione e obedienza“). Свобода, безусловно, является самым желанным даром мира сего; но далеко не все ее достойны. Поэтому одни народы рождены только для послушания, другие же для командования. Не будь здесь первого, то и дела шли бы как сейчас в Германии или раньше в Испании. Во всяком случае, французы, вероятно, признав себя непригодными для свободы и собственной воли, целиком передали их королю. Ему достаточно сказать: я желаю, я приказываю, я решаю, что будет так, что платить нужно столько. И все это тут же исполняется, словно решение принималось ими всеми. Дело зашло настолько далеко, что один из них, у коего поболе духу, чем у прочих, сказал: раньше короли назывались „reges francorum“, a теперь их следовало бы называть „reges servorum“. Так что королю выплачивается не только все то, чего он пожелает, но и любой другой капитал открыт для королевских рук. Эта покорность народа возросла при Карле VII, после того, как он освободил страну от ига англичан. Затем она увеличивалась при Людовике XI и Карле VIII, захватившем Неаполь. Приложил к этому руку и Людовик XII. Но правящий ныне король (Франциск I) может хвалиться тем, что превзошел всех своих предшественников. Он заставляет своих подданных платить столько, сколько он хочет; он присоединяет к владениям короны все новые земли, ничего не отдавая взамен. Если он и отдаривается, то права на эти земли даются только на время жизни одаряемого или дарящего. А если кто — то живет слишком долго, то все эти дары отнимаются обратно как принадлежность короны. Правда, иным они были затем возвращены. Нечто подобное делается с постами предводителей и стражников разного рода. Если некто захочет перейти к Вам на службу и скажет: у французов у меня был такой-то оклад, такой-то титул, такое-то обеспечение, то Вашей Светлости следует разузнать, о чем именно идет речь. У многих из них никогда или раз-другой в их жизни был случай что-то получить; многие оставались по два-три года без вознаграждения („che non toccano un soldo“). Вашей Светлости переданы в ведение в том числе и вопросы наследства; конечно, примеры того, что делается где-либо еще, не должны иметь на Вас никакого влияния. Но по моему суждению, обычай давать блага только на время жизни… превосходен. У короля появляется возможность дарить их тем, кто того заслуживает; при этом у него всегда остается то, что можно подарить. Если бы дарения были наследственными, то по-прежнему была бы нищая Франция, и нынешним королям дарить было бы нечего. А так им служат лица, у коих более заслуг, чем у наследников чего-то, дарованного ранее. Вашей Светлости следует подумать о том, что если так делается во Франции, то что же делать прочим князьям, не располагающим столь большими землями. Если не видеть того, к чему ведут переходящие по наследству дары (как говорится, они идут на поддержание семьи), то может случиться, что уже не будет средств для достойного вознаграждения тех, кто этого действительно заслужил, либо придется облагать народ новыми налогами. И то, и другое было бы и несправедливо, и достаточно вредно. Если же давать только на время жизни, то вознаграждаются только те, кто заслуживает. Имения циркулируют и через какое-то время возвращаются обратно в казну… Уже восемьдесят лет к короне постоянно что-то присоединяется с помощью конфискаций, прав на наследство или покупку, — и ничего от нее не убавляется. Так короне удалось все в себя впитать, и во всем королевстве не найти князя, обладающего доходом в двадцать тысяч скуди. Да и те, кто располагает доходами и землями, настоящими владельцами не являются: король сохраняет свое господство над ними посредством апелляций, податей, гарнизонов и всех прочих новых и чрезвычайных тягот. Корона становится все богаче, растут единство и престиж, и все это уменьшает риск гражданских войн. Ведь там, где князья бедны, им нет смысла (да и возможности нет) пытаться что-то затевать против короля, как это раньше делали герцоги Бретани, Нормандии, Бургундии, Гаскони и все прочие. А если кто-нибудь начинает совершать необдуманные поступки и пытается бунтовать, чтобы добиться изменений, как это попробовал сделать герцог Бурбонский, то у короля появляется прекрасная возможность еще более обогатиться за счет его сокрушения»[156].