О приятных и праведных

— Да все пресса, как водится. Сначала — пресса, потом — премьер. И как назло, в субботу. Короче, Дройзен по старой памяти наведался вчера вечером кой-куда на Флит-стрит, и выясняется, что пресса разнюхала какую-то историю насчет Радичи.

— Что за история?

— Этого-то мы не знаем, но звучит достаточно банально — по крайней мере, налицо два привычных элемента — женщины и деньги.

— Шантаж, иными словами?

— Похоже, во всяком случае. Фигурирует дама по прозванию Елена Прекрасная. О профессии, думаю, догадаться нетрудно. Упоминается, что «из рук в руки перешла большая сумма денег» — дословно. Так, Дройзен?

— В чьи руки?

— Не ведаю.

— Но материал пока не напечатан?

— Нет-нет, он чересчур еще сырой. Приобретен, насколько Дройзен мог понять, крупной газетой, из самых злобных. Вот уж где наверняка перешли из рук в руки большие деньги! Теперь его придерживают, выжидая, что будет дальше, а в воздухе тем временем множатся слухи.

— Не знаете, кто поставщик этой истории?

— Нет, но говорят — кто-то из стен родной конторы. Приятного мало.

— Радичи ведь не имел допуска к секретным материалам?

— Официально — не имел. Но только для кого это довод?

— Из спецслужб не беспокоили?

— Пока нет. Я туда звонил, естественно, поскольку им непременно вынь да положь любую малость, — в ответ что-то буркнули. А вот премьер-министр — побеспокоил.

— Дошло, стало быть, насчет этой истории и слухов?

— Что-то определенно дошло, остальное досказал я и особого восторга не вызвал.

— Не рановато ли расстраиваться, — сказал Дьюкейн. — Мы не знаем даже, что там, в этой истории.

— Правильно, зато мы знаем, что политиков мало волнует торжество справедливости, их волнует, чтобы выглядело так, будто она торжествует — вследствие их неусыпных трудов. На него, по всей видимости, уже нажимают, добиваясь официального расследования.

— Какого рода расследования?

— С этим еще не ясно — главное, что тут в игру вступаете вы.

— Я?

— Да. Вы не поверите, какого о вас лестного мнения наши верхи. Премьер желает возложить расследование на вас.

— И каков будет мой статус в этом случае?

— Слава те Господи, глазом не моргнул — я-то боялся, что вы взорветесь! Статуса, строго говоря, — никакого, расследование будет носить чисто ведомственный характер. То есть я даю вам поручение, вы его выполняете. Со всем прочим будем разбираться по ходу дела.

— Понятно. Основное, по-видимому, — действовать без промедлений.

— Именно. Покуда не разрослось, как снежный ком, — вот чего не хочет премьер. Если бы разгрести это все быстренько, установить, что там было и было ли, показать, что интересы спецслужб не затронуты, тогда можно бы избежать официального расследования, которого премьеру хочется не больше нашего.

— Как раз такое показать не просто. Ежели у Радичи не все чисто в плане частной жизни, да еще пресса будет усердствовать с намеками, то люди поверят чему угодно. Примеров предостаточно. Впрочем, попытка не пытка. Тем более, что у меня, кажется, и выбора особого нет! Я полагаю, быть не может, чтобы Радичи действительно уступил шантажу и передал кому-то секретные материалы?

— Исключено, — сказал Октавиан. — Как остальные — согласны?

— Чужая душа — потемки, — сказал Биранн, — и все же от Радичи я бы такого не ожидал.

— Согласен, — сказал Джордж Дройзен. — Притом я знал его неплохо, в тех рамках, какие позволяет служба.

— То есть в достаточно узких рамках, — сказал Дьюкейн. — И однако, это факт, что его шантажировали?

— Так утверждают.

— И факт, что он застрелился. С чего бы ему стреляться?

— Мало того, на работе! — сказал Октавиан. — Ведь неспроста, вот что меня поразило, ведь это о чем-то говорит! Почему бы не застрелиться тихо-мирно дома?

— Его безумно потрясла смерть жены, — сказал Джордж Дройзен. — Помните, она погибла в прошлом году, выпала из окна, что ли. Буквально ходил убитый.

— Да, чем не мотив, — сказал Дьюкейн. — Он не оставил записки?

— Нет, — сказал Октавиан. — Что тоже странно. Такой любитель был писать служебные записки по поводу и без! А уж о собственной смерти ему, казалось бы, написать сам бог велел.

— Если бы точно установить причину самоубийства, тем самым прояснился бы пункт относительно спецслужб. Похоже, нам предстоит немало разведать о Радичи. Вы хорошо его знали, Биранн?

— Вообще почти не знал, — сказал Биранн. — Просто встречались на работе, и то нечасто. Нет, не знал.

— Я и сам пересекался с ним не так уж часто, — сказал Дьюкейн, — но, признаюсь, с этой Еленой Прекрасной он меня удивил. Не подумал бы, что Радичи из эдаких.

— Каждый мужчина из эдаких, — со смешком сказал Биранн.

Дьюкейн сделал вид, что не слышит.

— Я бы куда скорее отнес его к разряду чудаков, немного тронутых на научной почве. Последний разговор у нас с ним был о проявлениях полтергейста. Согласно его теории, существует связь между ними и поверхностью мирового океана.

— Он сообщался с душами усопших, — сказал Джордж Дройзен.