О мышлении в медицине

В книге Генле о патологических исследованиях (1840) говорится: «Жизненное проявление после раздражения называют реакцией и определяют ее как только живому свойственную деятельность, благодаря которой физические и химические силы сохраняют свое равновесие и выравнивают поражения органической материи. Эта органическая сила, будто бы противодействующая внешним влияниям, мистическая. Это — божественное начало (theion) Гиппократа, архей Гельмонта, душа в понимании Шталя, которую каждый раз снова возводят на престол. Важнейшая часть моей задачи — раскрыть всю ошибочность этого взгляда, который, особенно в теории лихорадки, порождал и продолжает порождать бесконечную путаницу, а временами — даже ошибочные действия».

Далее там говорится: «Возбуждение не является делом органической автократии, оно — прямое последствие раздражения, т. е. изменения живого вещества. Оно также наносит вред, так как потребляет жизненную силу. Не существует излечивающей силы природы, которая будто бы оказывает действие только в болезни и преследовании заранее намеченной цели; так думали давно. Можно установить, что сила, приводящая к выздоровлению, составляет одно целое с образующей силой человеческого тела. Но признание этого помогает мало, если мы не можем уяснить себе сущности этой силы. Благодаря этой образующей силе каждая часть тела обладает способностью с самого начала привлекать к себе жизненные раздражения, претворять их в свою собственную субстанцию и при ее посредстве развиваться по тому или иному типу. Внешние влияния, более мощные, чем ограниченная сила организма, могут способность эту отнимать, уничтожать или лишать действия на некоторое время… Но если внешние влияния прекращаются, то первоначальная образующая сила снова вступает в свои права. Она теперь не пробуждается впервые; снова возникают условия, при которых она действует».

Это было высокое научное мышление, хотя стремление Генле исключить мысль о реакции организма на раздражения со стороны болезни и мысль о причинах болезни не могло быть принято, так как это связало бы мышление практических врачей. Но мы уже ясно видим у Генле преодоление голой эмпирии и путь к научной медицине.

Одним из первых, принявшим эту форму мышления, был Франсуа Бруссэ (1772–1838). Вначале он был броунианцем и полагал, что животная жизь поддерживается исключительно внешними раздражениями: болезнь не что иное, как изменение физиологического состояния вследствие ненормальных раздражений. Но неоспоримые успехи анатомии и физиологии заставили его отказаться от броунианизма и энергично выступить против устаревших теорий. Следует упомянуть и о его резкой полемике с Лаэннеком, лейб–медиком Наполеона.

Бруссэ создал свое собственное учение о болезнях, которое должно было стать своего рода патологической медициной и уже этим названием как бы открывало новые горизонты. Он излагал свои взгляды перед большой аудиторией, состоявшей из студентов и врачей, восторженно воспринимавших его выпады против всего старого и энтузиазм в защиту нового учения. Возбудимость в понимании Броуна превратилась у него в состояние местного раздражения; болезнь уже больше не была, так сказать, паразитом здорового организма, но чем–то местным. Понимание воспаления, о котором еще недавно спорили так много, он отвергал; тем важнее казалось ему воспаление пищеварительных органов как главный источник заболеваний. Этим воззрениям соответствовала и его теория, которая, впрочем, мало чем отличалась от прежней. Также и он прибегал к кровопусканиям, применению пиявок, компрессов и к диете, в которой самым существенным было слизистое питье.