О Михаиле Кедрове

Позднее, в 1920 г., я вновь работал с М. С. Кедровым в комиссии ВЧК по очистке Севера от белогвардейцев и англо-американской агентуры, оставленной интервентами для подрывной деятельности на территории Советской России. Выезжала комиссия в города Холмогоры, Пинегу и на Кольский полуостров…

В Соловки, Кемь, Александровск, Мурманск и в другие приморские города и населенные пункты мы «ездили» на пароходе «Сосновец», принадлежавшем ранее Соловецкому монастырю.

В качестве члена этой комиссии мне пришлось побывать в каторжных тюрьмах на острове Мудьюг и в бухте Иоканьга, созданных интервентами и белогвардейцами в период оккупации Севера. Невозможно вспоминать эти места заключения без душевного волнения.

Иоканьга — это бухта на Мурманском побережье Северного Ледовитого океана, где находилась каторжная тюрьма для политзаключенных. Режим иоканьгской каторги уносил в могилу тысячи советских патриотов. Начальником иоканьгской тюрьмы был бывший помощник начальника нерчинской каторжной тюрьмы некто Судаков, который во время революции, спасаясь от возмездия, бежал в Архангельск и там скрывался. С захватом интервентами города этого палача назначили начальником тюрьмы на остров Мудьюг, а в 1919 г. перевели в Иоканьгу.

Заключенные размещались в холодных и грязных дощатых бараках, построенных в годы мировой войны для сезонных рабочих. Смертность среди узников Иоканьги была очень большая: 10–12 человек в сутки. Бандит Судаков с палачами-надзирателями в пьяном виде часто устраивал стрельбу по баракам. После одного такого разгула в горах в снегу зарыли 70 трупов…

Не менее ужасной была каторжная тюрьма и на острове Мудьюг, в 66 километрах от Архангельска. От страшных пыток, голода и болезной на острове Мудьюг умирали сотни заключенных рабочих и коммунистов. Эта каторжная тюрьма считалась лагерем для военнопленных и находилась в ведении контрразведки интервентов; охраняли ее французские войска. По рассказам бывших узников Мудьюга II. А. Чебунина и П. П. Рассказова, в тюремных застенках были расстреляны и замучены сотни советских граждан «при попытке к бегству и за неповиновение». Еще больше заключенных умерло от зверского обращения тюремщиков, от голода и болезней.

Осматривая в 1920 г. каторжные тюрьмы в бухте Иоканьга и на острове Мудьюг, комиссия обнаружила много документов, разоблачающих злодеяния интервентов и белогвардейцев. Все, что мы увидели в этих тюрьмах, произвело на нас неизгладимое впечатление. Даже М. С. Кедров, закаленный и мужественный революционер, не раз испытавший все ужасы тюремных режимов при царизме, не мог без волнения читать документы и записи на стенах бараков узников, замученных и заживо погребенных интервентами и белогвардейцами.

Вспоминая о своей работе в ТрансЧК, хочется сказать о своих товарищах-речниках, которые в годы гражданской войны работали на Севере. Речники В. М. Спиридонов, С. М. Чирков, Н. В. Пономарев, С. А. Кузнецов, II. С. Шубин, А. В. Тютрин, К. П. Воеводин, Н. Сметанин, Н. Елькин, А. Соловьев, Н. П. Гулынин, С. В. Васялин и другие были хорошими чекистами, они с честью оправдали доверие партии и народа в борьбе с врагами Советской власти. М. С. Кедров, возглавлявший комиссию ВЧК, всегда учил нас строго соблюдать революционную законность, не бояться трудностей, быть принципиальными и непримиримыми в борьбе с врагами революции.

1918–1920 годы — годы героической борьбы и побед над врагами нашей социалистической Родины — незабываемы.

Подвиг северодвинцев.

М., 1963, с. 187–190

О. Н. Подвойская . МОИ ВСТРЕЧИ С МИХАИЛОМ СЕРГЕЕВИЧЕМ КЕДРОВЫМ

Моя мама была младшей сестрой Ольги Августовны, и когда та в 1908 г. после рождения сына Игоря тяжело заболела, мама сразу же пришла ей на помощь, взяв на себя кормление малыша. Так он стал моим «молочным» братом. Думаю, что случившийся в то же время провал и разгром жандармерией организованного М. С. Кедровым партийного издательства «Зерно» в не меньшей мере отразились тогда на здоровье моей тети…

Помню, как старший сын Михаила Сергеевича Фаня… перевозил меня после Февральской революции в Петроград из финского поселка Куоккала (ныне Репино), где наша семья жила четыре предшествующие года. Он был тогда четырнадцатилетним озорным, насмешливым пареньком, и по дороге, в поезде, нарочно пугал меня, пересказывая в темном вагоне «Вия» Гоголя.

В 1917 г. я там тяжело болела, лежала от слабости, видимо, на почве дистрофии. Помню, как Фаня ухаживал за мной охотно, хотя и не всегда умело. Было в тот год очень голодно. Общее хозяйство двух семей (нашей и Кедрова) вела Мария Августовна. Запомнилось, что она умудрялась использовать для готовки даже кожуру картофеля…

В марте 1919 г. наша московская жизнь на полгода прервалась в связи с назначением отца наркомвоеном Украины. После возвращения в Москву осенью 1919 г. нас поселили в 1-м Доме Советов (гостиница «Националь»), и мы опять оказались в близком соседстве с Кедровыми. Жили мы на одном этаже. Они — в номере 115. Мы — в 130-м.