О людях, которых я рисовал

Не в бровь, а в глаз

— Почти сто лет меня рисуют, — сказал Корней Иванович Чуковский. — Кто только не рисовал на меня шаржей: Репин, Маяковский, Реми, Радлов, Антоновский, Ротов, Кукрыниксы, Ефимов… и обязательно рядом со мной рисуют муху: один — на носу, другой — на темени, пятый — над носом, десятый — над бровью… Пойдемте ко мне. Я вам покажу.

Корней Иванович показал мне десятки рисунков, и почти в каждом из них обыгрывалась «Муха-цокотуха» либо сама по себе, либо в обществе букашек, таракашек…

— Видите, что делается, — продолжал Чуковский, — и никто не сказал: вот Чуковский, он издавал журналы, редактировал книги, написал двадцать томов комментариев к Некрасову, книгу о Репине, Алексее Толстом, Андрееве, Горьком, множество статей о русском языке, перевел Твена, Свифта, Конан-Дойля, Уитмена…

«Корней Иванович прав, — подумал я, — попробую нарисовать его по-другому».

Я пришел в мастерскую и принялся за работу. Было сделано множество вариантов. Эскизы, один за другим, превращались в клочья и летели в корзину.

И когда я окончательно разуверился в том, что у меня что-нибудь получится, я нашел новое решение — рука машинально нарисовала муху.

К. Чуковский

Со стороны видней

Человек очень редко видит себя таким, каков он есть, а если даже он и узнает себя, то неприятно поражен, когда художник передает его наружность правдиво.

О. Родэн

— Я очень люблю шарж, — сказал Ростислав Плятт. При этом он, смеясь, рассматривал шаржи на своих знакомых.

Увидев шарж на себя, он сказал:

— Да-да…. Я такой… Я узнаю себя…

Он растянул рот в улыбку, но в глазах его была тоска.

Р. Плятт

Бдительный критик

Куда бы я ни отошел, вправо или влево, от них нельзя было спрятаться.

Светлые, как пуля, смотрели мне в глаза глаза красноармейца. Они спрашивали: «Ты записался добровольцем?»

Таким я запомнил плакат Д. Моора времен гражданской войны.

Маленький белорусский городок, где я родился, то и дело переходил из рук в руки.

Приходили белые, или немцы, или поляки, и плакат срывали. Но как только городок занимали красные, он опять появлялся на заборе, и глаза человека в буденовке звали в бой.

Спустя годы я, студент Московского полиграфического института, снова увидел эти глаза — живые глаза автора плаката профессора Дмитрия Стахеевича Моора. По глазам я и узнал его. Было ясно, что, торопясь сделать плакат и не имея другой натуры, он рисовал себя.

Меня встретил светлый взгляд широко открытых, но не суровых, как на плакате, а добрых и требовательных глаз учителя.

А еще через несколько лет в Ленинграде, где я жил после учебы, мне позвонили из Дома искусств. Там проходил пленум ЦК профсоюза Рабис. Надо было сделать шаржи на участников пленума.

— Кроме вас, — сказал мне директор Дома, — будет рисовать делегат пленума Моор.

Д. Моор

Я обрадовался случаю повидаться с Дмитрием Стахеевичем.

Он был, как всегда, приветлив, но жаловался на плохие здоровье.

— Ты поработай, — сказал он, — а я пойду в гостиницу, отдохну.

На следующий день я показал ему около десятка зарисовок.

— Вот и хорошо, — сказал Моор, — а меня совсем замучила астма. Вряд ли смогу рисовать. Хватит, пожалуй, для стенгазеты десяти шаржей. Тем более что ты нарисовал всех «китов».

— Но редколлегии, наверное, важно, — сказал я, — чтобы были рисунки с подписью Моора.

— Чепуха!.. А впрочем, если уж так, — улыбнулся Дмитрий Стахеевич, — давай я подпишу несколько рисунков. Пусть не тормошат больше ни тебя, ни меня.

Он подписал, не выбирая, три рисунка.

В перерыве совещания шаржи висели в фойе на стендах. Собралась толпа. Мы с Дмитрием Стахеевичем подошли тоже. Среди зрителей был искусствовед С.

— Вот видите,— сказал он, показывая на рисунки с подписью Моора, — сразу чувствуется рука мастера. А здесь, — жест в сторону остальных рисунков, — здесь еще надо работать и работать.

Особенно досталось шаржу на Ю. Толубеева.

— Обратите внимание, — сказал С., — характер не выражен, плечо не на месте…

Моор посмотрел на меня.

Я увидел глаза, запомнившиеся мне на плакате, — светлые, круглые, призывающие стрелять.

Ю. Толубеев

— Простите, — сказал он, — мы рисовали этот шарж вместе, но я второпях забыл подписать его.

Он вынул из кармана карандаш и поставил свою подпись рядом с моей.

Глаза его потемнели, веки сблизились в улыбке.

Дмитрий Стахеевич тронул меня за руку а сказал:

— Пойдем…

Каждому свое

1950 год. Заседание редколлегии журнала «Октябрь». Рисую Федора Ивановича Панферова. Обсуждают повесть писателя К. (человека уже почтенного возраста). Общее мнение: повесть слабая — печатать нельзя.

Один из обсуждающих: А ведь писателя К. тридцать лет назад за достоинство стиля хвалил Горький.

Панферов: Беда К. в том, что он в это поверил. А вот меня, с легкой руки Горького, тридцать лет ругают за недостатки стиля. А я не верю.

Ф. Панферов

Трагикомическое…