Николай Михайлович Карамзин
О легкой одежд модныхъ красавицъ девятаго-надесять вка
Всегда и везд первымъ женскимъ достоинствомъ была скромность. Древніе думали, что та женщина есть совершенна, о которой люди не говорятъ ни худаго, ни добраго: ибо домашняя жизнь (твердили они) есть, по закону Природы, святилище ея достоинствъ, непроницаемое для глазъ любопытныхъ: въ немъ она сіяетъ и красотою и любезностію; въ немъ печется о супруг и дтяхъ; въ немъ услаждаетъ сердце перваго и образуетъ юную душу послднихъ. Женщина, говорили восточные мудрецы, есть прекрасный, нжный цвтъ, увядающій отъ неосторожныхъ взоровъ желанія. Такія мысли ввели въ употребленіе покрывало: символъ женской скромности и щитъ прелестей, извстныхъ одному щастливому супругй!
Теперь въ публичномъ собраніи смотрю на молодыхъ красавицъ девятаго-надесять вка, и думаю: гд я? въ Мильтоновомъ ли раю (въ которомъ милая натура обнажалась передъ взоромъ блаженнаго Адама), или въ кабинет живописца Апелла, гд красота являлась служить моделью для Венерина портрета во весь ростъ?
Дйствіе всесильной моды, которую, подобно фортун, должно писать слпою! Наши стыдливыя двицы и супруги оскорбляютъ природную стыдливость свою, единственно для того, что Француженки не имютъ ее, безъ сомннія т, которыя прыгали контрдансы на могилахъ родителей, мужей и любовниковъ! Мы гнушаемся ужасами Революціи и перенимаемъ моды ея! Знаемъ, что ныншній Парижскій свтъ состоитъ изъ людей безъ всякаго воспитанія, безъ всякаго нжнаго чувства, и, слдуя старой привычк, хотимъ соглашаться съ его новыми обыкновеніями! Нкогда Парижъ въ самомъ дл могъ назваться столицею вкуса: ибо утонченіе свтскихъ пріятностей было единственнымъ дломъ его въ теченіе двухъ вковъ. Но это время прошло, и долго, долго не возвратится, не смотря на желаніе Консула Бонапарте воскресить Французскую Любезность, которая – естьли не умерла, то по крайней мр заснула глубокимъ сномъ Эпименида на развалинахъ Бурбонскаго трона и на кипарисахъ Революціи. Какія женщины даютъ нын тонъ въ Париж? Роскошныя супруги Банкировъ и подрядчиковъ (fourniffeurs), обогащенныхъ народною казною – женщины низкаго состоянія, не имющія идеи о любезности прежнихъ знатныхъ Француженокъ, которыя всего боле отличались игрою ума и кокетствовали, такъ сказать, нжнымъ чувствомъ пристойности. Мудрено ли, что сіи новыя молодыя Аристократки – сіи цвты, которые выросли и распустились на земл облитой кровію нещастныхъ жертвъ гильйотины – не имютъ никакого чувства истинныхъ женскихъ достоинствъ, и, стараясь нравиться употребляютъ способы Парижскихъ Лаисъ, единственныхъ образцевъ своихъ? Но мудрено то, что въ государств благоустроенномъ, гд есть нравы, воспитаніе и правила, женщины, вообще любезныя, слдуютъ мод Парижскихъ мщанокъ! Он безъ сомннія съ великимъ трудомъ побждаютъ милую стыдливость; безъ сомннія долго сражаются съ нею при своемъ, такъ-называемомъ Греческомъ убор, который скоре можно назвать Американскимъ. Кто читалъ древнихъ Авторовъ или хотя Анахарсиса, тотъ знаетъ, что Гречанки были скромны. На древнихъ женскихъ статуяхъ обнажены нкоторыя прелести; но художники слдовали не обыкновенію отечества, а желанію доказать свое искусство въ изображеніяхъ Натуры, отдаваясь на судъ супругамъ или юнымъ друзьямъ Аспазій. Художники и Поэты имютъ право снимать съ красоты покрывало; но теперь имъ мало труда!
Я увренъ въ невинности многихъ, и, естьли угодно, всхъ нашихъ красавицъ; но что подумаетъ объ нихъ – на примръ, какой нибудь добродушной, но грубой Сибирякъ, пріхавшій въ столицу и во многочисленномъ собраніи видящій сію прелестную откровенность женскихъ сердецъ? Увримъ ли его, что наши молодыя супруги, въ полурайской зефирной одежд, не имютъ никакихъ намреній, оскорбительныхъ для святости супружества? Онъ врно засмется и скажетъ съ Гиперборейскою грубостію:,Отправьте же ихъ скоре домой; он безъ сомннія лунатики, сонныя вышли изъ спальни и сонныя сюда пріхали!» Естьли будемъ изъяснять ему сей феноменъ дйствіемъ Французской моды, то онъ вообразитъ, что мы хотимъ дурачить его, и никакъ не пойметъ, чтобы обезьянство (Сибирское названіе моды) могло считаться въ столиц первымъ достоинствомъ, которому вс другія уступаютъ!