О голоде

Если человек, за обедом получив известие о том, что человек тонет в реке подле его дома, продолжая обедать, делает распоряжение о том, чтобы выдать веревку, которая нужна для спасения тонущего, то, что бы он ни говорил о своем сочувствии тонущему, мы не верим ему и знаем, что он равнодушен к совершающемуся событию. Такое равнодушие царствует в нашем обществе теперь к тому бедствию, которое описывают и предсказывают газеты. Люди, продолжая обедать, показывают свое сочувствие тем, что не жалеют ни времени, потраченного на распоряжения о веревке, ни самой веревки. Жизнь людей нашего общества продолжает свое обычное течение: те же концерты, театры, – если нет балов, то только благодаря примеру государя, – те же обеды, наряды, скачки, лошади, экипажи, охоты, выставки, цветы, романы и т. д. Жизнь нисколько не изменилась и не подогнулась под существующее бедствие, а напротив, голод подогнут под общее течение жизни, голод fait les frais de la conversation¹⁰ в гостиных, наполняет столбцы газет и составляет интересный сюжет корреспонденций, служит поводом к устройству базаров, театров, концертов, сборников. Не только жизнь не изменилась, чтобы служить голоду, но голод сделался нужною частью жизни; голод занял то место современного модного предмета увлеченья, которое всегда нужно чем-нибудь наполнить. И это не может быть иначе: голод касается не нас, а, как нам представляется, людей совершенно чуждых нам, связанных с нами только отвлеченным представлением, что они и мы – русские.

* № 21 (рук. № 1).

Вольтер говорит, что если бы возможно было, пожав шишечку в Париже, этим пожатием убить мандарина в Китае, то редкий человек лишил бы себя этого удовольствия. И он прав.¹¹ И мы все знаем, что в этом кажущемся шуточном афоризме есть глубокая правда. Мы знаем, что парижанин не воздержится от пожатия пуговки для забавы, потому что между ним и китайцем нет ни духовной связи сознания братства, ни материальной связи воздействия вида страдания умирающего мандарина.

* № 22 (рук. № 1).

И точно так же как редкий парижанин, по мнению Вольтера, мог бы воздержаться от пожатия пуговки, убивающей мандарина, так редкий господин может воздержаться от убиванья этих чуждых ему существ для удовлетворенья своих похотей и прихотей. И это не шутка, как шутка Вольтера, а факт, огромный факт, повторявшийся веками и с неменьшей, если не с большей очевидностью повторяющийся последние 30 лет, после так называемого освобождения.

Есть господа и рабы. И господа не пожимают пуговки, а устраивают свои всякого рода потехи, стоящие жизни рабочих.

№ 23 (рук. № 7).

И это я говорю не потому, что это мне так вздумалось говорить неприятности богатым русским людям, к которым я принадлежу, а потому, что это так есть. Доказательством и подтверждением этого служит вся русская жизнь, всё то, что не переставая происходит во всей России. Все богатые русские люди не переставая пожимают шишечку и даже не для удовольствия интересного эксперимента, а для самых ничтожных целей.

Не говоря о фабричных поколениях, гибнущих на нелепой, мучительной и развращающей работе фабрик для удовольствия богатых, всё земледельческое население, или огромная часть его, не имея земли, чтобы кормиться, вынуждено к страшному напряжению работы, губящей их духовные и физические силы, только для того, чтобы господа могли увеличивать свою роскошь. Всё население спаивается, эксплоатируется торговцами для этой же цели. Народонаселение вырождается, дети преждевременно умирают, всё для того, чтобы богачи-господа и купцы жили своей отдельной господской жизнью, с своими дворцами и музеями, обедами и концертами, лошадьми, экипажами, лекциями и т. п.

* № 24 (рук. № 2).

Между человеком нашего богатого круга, господином и теми миллионами мужиков земледельцев, из которых теперь 40 миллионов собираются умирать с голода, если говорить правду, нет никакой другой связи, кроме зависимости интересов.

Если мы хотим что-нибудь делать, то надо прежде всего говорить правду. Для того, чтобы лечить болезнь, надо прежде всего понять и определить ее, а не обманывать себя и других. А правда в том, что между большинством русских богатых людей и мужиками такое же отношение, как между вольтеровским парижанином и мандарином. Различие только в том, что китаец не может выйти из терпения и рассердиться и отомстить парижанину, и его бояться нечего; русские же мужики могут как-нибудь выйти из терпения и повиновения и рассердиться. И еще то, что парижанин живет своими средствами совершенно независимо от мандарина, а русские либералы, хотя и стараются скрыть это от самих себя и забыть, живут теми самыми мужиками, которые теперь находятся в опасности голодной смерти.

Так что дать умереть мужику значит дать умереть курице, несущей золотые яйца.

* № 25 (рук. № 5).