o f2ea2a4db566d77d

колыхалось и имело чёткие, плавные границы. С виду это был пузырь. Время от времени от

133

него отрастали тонкие, подвижные щупальца. Они тянулись к голове молодого человека,

осторожно касались Яшиных ушей, глаз, ноздрей, немного закрадывались внутрь и тут же

вспугнутые, как антенны улитки, быстро убирались в тело левитирующего пузыря. Иногда

пятно вдруг резко уменьшалось, могло даже с завихрением полностью исчезнуть. Как вода,

спиралью стремительно уходящая в водосток, так же оно молниеносно утекало в какое-то

отверстие в ткани пространства, а через некоторое время вновь объявлялось и повисало у

Яши над головой, медленно жирея.

За окном кабинета ходил белыми потоками туман. Раздался стук в дверь.

-

Да, - крикнул участковый.

Дверь тихо приотворили и в кабинет заглянула Анна Васильевна Зайцева, старушка из

Пиенисуо.

-

Входите-входите, что у вас?

Зайцева медленно вошла в комнату, поставила на пол две корзинки и плотно закрыла

дверь. По кабинету стремительно распространился аромат земляники.

- Ух ты! Мне взятку ягодой принесли? – воскликнул Яша.

-

Я… нет, - смутилась Анна Васильевна. – Это на рынок.

- Да шучу я. Что вы там топчитесь? Садитесь, с чем пожаловали? Снова бобра нашли,

что ли? Ух и задали же вы мне задачку, Анна Васильевна…

Зайцева уставилась в пол и молчала.

«Нерешительность старухи действуют ему на нервы»

- Вы никому не расскажете, что я здесь была? – спросила она вдруг и вылупилась на

Якова.

- Кому скажу? Чего случилось-то?

Старушка ковыряла свою и без того ветхую кофту с люрексом.

-

Прошлый участковый… вы знаете?

-

Что знаю?

- Он умер…

-

Ну да, угорел.

- Он к нам ходил часто. Это давно было, ещё в конце 70-х…

- Я тогда ещё не родился даже. Ну приходил и что?

Зайцева вздохнула, посмотрела в окно и вдруг ойкнула. Яша тоже посмотрел в окно, но

ничего там не увидел, кроме куска пустой улицы и тумана. А старушка тем временем уже

вскочила со стула, неожиданно быстро для своего возраста, и бросилась к двери. Замерла.

Снова уставилась на Яшу испуганными глазами.

-

Я пойду, вы не надо… Ох ты.

-

Вы чего, Анна Васильевна? Чудится что-то?

-

Не говорите ему, я ничего не рассказывала, - шепнула Зайцева и, схватив корзинки,

выбежала из кабинета.

Участковый несколько секунд растерянно глядел на дверь. Непроизвольно дёрнулся, будто

хотел последовать за сбежавшей посетительницей, но затем пожал плечами и вернулся к

своим делам. И тут на улице раздался женский крик. Ещё крики. Звали «скорую».

Яша выбежал из здания и увидел сквозь густой туман Зайцеву, валявшуюся на дороге в

неестественной позе. Посреди огромной лужи крови.

«Ему кажется, что женщина взорвалась, а кровь брызгами расплескалась далеко вокруг.

Но, подбегая к старушке, лежащей без движения, вместе с другими людьми, он понимает,

что это вовсе не кровь, а рассыпавшаяся по улице земляника»

Собравшаяся толпа втаптывала ягоды в грязь.

- Рухнула замертво, - говорили вокруг.

-

Удар хватил, наверное.

-

Яша, что с ней? – участковый услышал рядом знакомый голос.

Возле него стояла Орвокки.

134

-

Не знаю. Чёрта увидела.

Скорая прибыла только через час, и полуживую старушку увезли в реанимацию. Яков тут

же собрался в Пиенисуо.

- Может быть, там выясню, что её так напугало, - он вкратце рассказал Орвокки о

событиях утра. – К тому же надо отыскать внука Зайцевой. Кому она не хотела, чтобы я

говорил? Внуку? Деревенским мужикам? Это кто-то, кого я тоже знаю…

Илья снова отправился в дом Серебрякова.

«Не то что бы он горит желанием возобновить изучение тетрадей, оставшихся после

сумасшедшего пенсионера, но его гнетёт молчание Вики, напряжённая обстановка в доме, он

предпочитает занять себя чем-нибудь, а не предаваться мучительным размышлениям»

Кроме материалов об азбуках, оставалась нетронутой ещё целая гора папок, посвящённых

«Зимней войне» между СССР и Финляндией. Об этом сообщали заголовки на тетрадях под

номером 1 и 2, все же остальные помечались только порядковым номером, без уточняющего

названия. Кто-то – то ли Яша, то ли сам Алексей Серебряков – аккуратно сложил их в углу

комнаты. Илья взял сверху первую тетрадь и углубился в чтение.

Ветеран скучно и последовательно излагал хронологию войны, ориентируясь на версию,

принятую советскими историками. Позже стал выписывать куски из разоблачительно-

скандальных работ, которые в обилие посыпались вместе с развалом СССР. Создавалось

впечатление, что Серебряков не видит разницы между этими версиями, а только прилежно

описывает ход и развитие одной болезни – врачами был установлен такой-то диагноз,

больному прописали следующее лечение; обратились к другим врачам, диагноз изменён,

прописаны такие-то лекарства и т.д. Своего отношения к противоречивым историческим

позициям Серебряков не выражал, текст он нигде не кавычил, так что Илья не мог

определить, писал ли он от себя или всё же цитировал литературу. Сплошной текст, без

ссылок на источники и оговорок, тем более давал ощущение одного непрерывного потока и,

на взгляд Ильи, доводил до абсурда саму традицию исторического исследования, вместо