o f2ea2a4db566d77d

Если так, жертвоприношения ведь выгодны только тем, у кого есть домашний скот?

-

Очевидно.

- Но Пиенисуо очень бедная деревня, - объяснил участковый. - Там есть только одна

женщина, которая держит коров. Двое-трое держат домашних птиц. Но все это очень старые

люди, и я не верю, что они стали бы заниматься подобными делами.

- Вам все равно надо с ними поговорить, - мягко напомнила Орвокки. – Кто-то может

платить определенным людям за жертвоприношение, необязательно деньги, а те уже ловят и

убивают бобров.

-

Дааааа, - растянул Яша, почесывая в затылке. – Удивительные дела творятся…

-

И дети, - офицер финского отделения Интерпола подняла указательный палец правой

руки. – Давайте найдем и расспросим детей, которые построили шалаш.

Этим они и занялись после того, как Орвокки внимательно осмотрела место

предполагаемого жертвоприношения и сделала какие-то записи в блокнот. Правда, работа не

помешала ей время от времени отвлекаться на Яшу и слать ему короткие улыбки.

«Довольно кокетливые, как ему кажется. Он хочет в это верить»

Назад – через болота, по чавкающей и недовольно сморкающейся гати, по лесной тропе

бодрым шагом – скоро уже показался крайний участок Пиенисуо.

Когда-то деревня, возведенная в отдаленной и необжитой местности для работников

лесопилки, процветала и радовала своих жителей, но сейчас об этом напоминало…… что?

Лесопилку, независимо стоявшую в отдалении, давно закрыли, от нее осталось лишь одно

название да пара сгорбившихся бараков, так что Алексей Николаевич Лебедев, в прошлом

инженер местного предприятия, метивший в директора лесопилки, не столько охранял

заброшенную территорию, сколько доживал теперь здесь свой век, – в жалком хозблоке за

компанию с ископаемого вида кроватью и понурой буржуйкой. Местная ребятня свято

верила, что сторож питается не человеческой пищей, а стопками отсыревших газет и

журналов, которые он делил с печкой, а, может быть, даже и со своей кроватью, похожей на

гигантскую испачканную болонку.

Основную часть деревни Пиенисуо поглощал лес, меньшая ее половинка располагалась на

берегу Салмилампи, однако из былых пятидесяти с лишним дворов жилыми к 2008 году

остались всего четыре. Большинство деревенских жителей покинуло Пиенисуо еще в

прошлом столетии с закрытием лесопилки (кто нашел работу в Вяртсиля и Сортавала, кто

перебрался в Анонниеми), и дальнейшую судьбу деревни легко было предсказать – как

умрут последние хозяева (съезжать из них никто не планировал), Пиенисуо окажется в

негласном списке тех молчаливых устрашающих сёл-призраков, которых так много сегодня

в разных уголках Карелии.

Но и с оставшимися жителями село мало чем отличалось от кладбища. Пока еще слабо

билась только родственная жилка. Каждый год на летние каникулы из Вяртсиля в Пиенисуо

приезжали внуки склочной Егоровны, а её соседка, Анна Васильевна (та самая, что сообщила

Яше о бобре), присматривала за своим единственным внуком-сиротой. Прочие же обитатели

деревни, жившие в противоположных ее частях, отчего-то старались между собой не

общаться: старик Алексей Николаевич ступал за границу лесопилки только в

исключительных случаях, хотя Егоровна и Анна Васильевна – каждая по-прежнему мечтала

его заарканить; нелюдимая Татьяна Ивановна Морозова – единственная, кто ещё держал в

деревне корову – одиноко жила в доме возле озера, а Василиса Рощина – женщина

шестидесяти лет, и поэтому самая молодая в Пиенисуо – делила избу с сожителем-

собутыльником Иваном, хотя у того в деревне также имелся собственный участок.

60

Войдя в Пиенисуо со стороны леса, первым делом Яша и Орвокки наткнулись на

алкоголичку Рощину – они как раз проходили мимо ее участка.

-

Гляньте, кто явился! – заорала Василиса, приметив их из окна дома. – Чёй-то ты,

Яшка, здесь забыл, а? Девке владения свои показываешь, да?

Участковый оперся о сгнивший забор и, приветливо улыбаясь, ответил:

-

Ну должен же я хоть иногда к вам заглядывать, Василис. А то помрете тут без меня

или сожрёте друг друга.

- Ой-ой, внимательный. Да на хуй мы тебе не нужны! А что за бабу припёр?

Орвокки решила не вмешиваться в разговор и стояла в стороне с равнодушным

выражением лица.

-

Знакомая. Все тебе расскажи.

-

Ну а как же? Я люблю с тобой полалакать, Яш, ты ж знаешь. Заходил бы как-нибудь

один. Ночью приходи – я не выгоню.

Рощина залилась визгливым смехом. Она была одета в бесформенный, выцветший сарафан

и держала в руках маленькую расческу для волос с сильно поредевшими зубцами. Яша уже

хотел распрощаться, как вдруг из сарая около избы вышел Иван.

-

Кого там принесло, - хрипло осведомился он у сожительницы, но тут сам увидел Якова

и только молча кивнул.

-

Да вот бабу те, Вань, привели. Нравится девка? – Рощина закашлялась, но вскоре ее

вульгарный смех возобновился.

Иван перевел взгляд с Яши на Орвокки и больше не отрывал от нее глаз. Лицо пьяницы