o f2ea2a4db566d77d

Профессор с упавшим сердцем подчинился.

- Предъяви документ, - за спиной Федотова возникли два солдата. Явленная словесная

вязь испарилась. Рана на небе больше не висела.

- Конечно, конечно, - облегчённо зашептал Пётр Георгиевич и вытянул из внутреннего

кармана пальто, как ему казалось, нужный документ.

Но это был фотопортрет Николая II.

-

Ники? – хором икнули солдаты. Они явно растерялись.

-

Ники? – переспросил не понимающий Федотов.

- Ники – ткнул грязным пальцем в карточку один из солдат.

-

А…

Профессор не знал, что сказать. Но из всех возможных ответов он выбрал самый

непригодный.

-

Это не мое. Оставьте себе, если хотите. А я пойду, ладно?

Вооруженные солдаты неуверенно переглянулись и отступили. Федотов же, развернувшись

на каблуках, снова угодил в водоворот Апраксина двора – неестественно безлюдного.

Сперва профессор шёл медленно, не оглядываясь. Затем ускорил шаг. Потом не выдержал

и всё-таки обернулся. Солдаты пропали. Но зато по левую руку Федотова теперь стояла

рысь. Старик так и оцепенел.

Это была не обыкновенная сибирская или европейская рысь, а, скорее, каракал, водящийся

в африканских, западно-азиатских и индийских степях. Но никак не в Петербурге. Эту

гигантскую кошку, мирно стоявшую в десяти шагах от профессора и глядевшую ему прямо в

глаза, роднил с каракалом тёмно-рыжий окрас, короткая шерсть, отсутствие бакенбардов, а

также необыкновенно длинные кисточки на ушах. Но петербургская кошка казалась

чересчур худой и высокой для рыси. К тому же её конечности и хвост были фантастично

длинными. Федотов вдруг подумал, что это один из оживших сфинксов Петербурга. Но

причём тут в таком случае кисточки? К тому же Апраксина рысь выглядела слишком живой

для галлюцинации. Она сбежала из зоосада, догадался Пётр Георгиевич.

Сделал один еле заметный шаг. Ещё один, побольше. Ещё один. Ещё. Рысь не двигалась.

Тогда Федотов двинулся быстрее, повернув голову и не спуская глаз с животного. Видимо,

кошке было всё равно. Но и она тоже не отводила взгляда. Тогда Федотов побежал. Он нёсся

пять минут удивительно быстро для своего возраста – скоро уже Гостиный двор. И вдруг

что-то метнулось ему на спину. И, повалив на землю, – вгрызлось в затылок.

…рысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысьрысь…

43

Перетряхивал как взметенный кпот сквыльпыль глубокий вникайте Харки кратер риза зов

рассыпчатый зов рассыпчатый как вы семяеете Заглаз ракита раскит унулась ссунулась

сунулась сглас Перетрухали перетряхивали труха красива свербива глаз выколи как длинна

на этот раз тебе Ыбж еом Ю сед редкостных гр елей настырно уктра Грыл Грыл неси столь

корылей Бишт лопасть здлоши Где бродит переходит засматривается моя отчужденность

одеснованность снова как лак акромя опарышами гарышами паром шуршит бук стук дрыгз

ыглиныш субирайся пока не поздночь Мы здесь оборатить внимазание вашей транслиружем

стужим как и люди пор тужим ужимкам подвсласть где то в голове в бездушье грудин

игоркой всадимся а ты не заметишь замешкавшись ашкавшись кыш каты шком

тупоуморылия Ты будешь ты будешь ты осторожнее рожнее пустопорожнее бойся и

свиристи завсадит когти в грудинуровит и так страшно так одиноко без родуплемени плюйся

харкай кайся бег ай Но неспасичь ужерелий ничем Потерн ин ва лит.

-

А вдруг ты его насмерть?

-

И что теперь, пожалеть его, что ли?

Над бездвижным телом Федотова возвышались два солдата, недавно его остановившие.

-

Я метил в спину. Я не собирался его убивать.

-

Ты бы вместо камня лучше сразу выстрелил, тоже в голову – вот тогда наверняка не

убил бы.

- Ну и зачем мне сейчас твои шутки? Обыщи его – пальто на вид приличное, может, при

нём что найдётся.

-

Ничего. Только эта фотокарточка.

- Брось её. Давай тело спрячем. А то сейчас кто-нибудь с Невского припрётся.

- Оставь так. Тебе ещё спасибо скажут, если выяснится.

-

Лучше пусть не выяснится. Пошли отсюда.

-

А на что он там так лупился?

- Да чёрт его знает. Умалишенный какой-то. Мало ли что они видят… Пойдём.

Федотов выжил. Но после сотрясения мозга совершенно забыл и о царапах, и о «Русском

инвалиде». Присоединившись к белому движению, в 1918 году оказался на Дальнем Востоке

России. Затем перебрался в Америку, где женился и счастливо прожил остаток жизни.

Преподавал в нью-йоркской православной духовной семинарии. Писал статьи о трагической

судьбе русской интеллигенции. Но о собственных роковых днях в революционном

Петербурге никогда так и не вспомнил. Катя пропала без вести ещё в марте 1917 года.

5 марта 1917 года жители Петрограда уже привычные к столпотворениям и митингующим

толпам увидели на Невском самую диковинную ватагу. Как сообщила газета «Русский

инвалид», в Александровском зале городской думы состоялось собрание больных и увечных

солдат города. Большинство благотворительных учреждений для нужд инвалидов

содержалось на средства Особой Комиссии Верховного совета, состоявшей под