О двух типах художников

Ленинская постановка вопроса была резка и нова. В то время как "ортодоксы", вроде Каутского, старались представить разногласия с Бернштейном, как опор по отдельным тактическим вопросам, Ленин ясно увидел и безоговорочно заявил, что вся "бернштейниада" есть отказ от социализма и даже от осуществления революционно-демократических лозунгов; сущность "ревизионизма"- это введение в обиход рабочей партии тех понятий, которые полностью приемлемы для либеральной буржуазии. Ленин распознал в "ревизионизме", с самого его начала, попытку ликвидировать марксизм изнутри.

Такие полынки исходят из среды империалистической буржуазии. С тех пор как буржуазия перестала быть носительницей общественного прогресса, в буржуазной идеологии все больше росло принципиальное неверие в возможность познавать мир, а вместе с тем развивалось презрение к теоретическому мышлению, даже к познанию и разуму вообще. Восхваление стихийности, "чистой непосредственности", как последней инстанции мудрости, становится в этот период главной тенденцией буржуазной культуры; это направление мысли вело буржуазно-реакционное мировоззрение к все большему падению и довело до оргий фашистского варварства.

Буржуазная "философия" стихийности сама вырастает стихийно — из хаотических, стихийных общественных отношений и из капиталистического общественного разделения труда. Но, зарождаясь сама по себе, "стихийническая" идеология полностью соответствует узким классовым интересам буржуазии; ведь распыленность народных масс, задержка в развитии их самосознания на этапе цеховых представлений, удовлетворенность рабочего своей частичной работой, на которую он обречен разделением труда, сознательное оправдание тех форм мышления, того строя чувств и т. д., которые стихийно возникают из угнетенного и приниженного положения рабочих в капиталистическом обществе, — все это облегчает системе эксплоатации функционировать без помехи. В те времена, когда революционный демократизм еще имеет широкую опору в буржуазных и мелкобуржуазных кругах, буржуазная стихийность прорывается в идеологии, но в ней не господствует. По мере сгущения реакции, она окрашивает собою все, в том числе всю политическую жизнь, проникая и в среду идеологических представителей рабочих масс.

Нетрудно понять заинтересованность буржуазии в таком "теоретическом" направлении, которое устраняется от объяснения и даже от констатации объективно существующих и непримиримых общественных противоречий; тем самым массы отклоняются от вывода о необходимости революционного переустройства общества. Особенно заинтересована буржуазия в том, чтобы под действие "стихии" полностью подпало рабочее движение; но буржуазии удобно, чтобы преклонение перед "стихийностью" захватило также все круги населения, все области культуры. Чем безотчетней, безответственней, беспринципней общественная мысль, тем спокойней и уверенней себя чувствуют эксплоататоры.

Разумеется, вопрос о "стихийности" очень сложен. Есть множество стихийных реакций, имеющих бунтарский характер; если они даже не поднимаются до уровня сознательной борьбы, то все же они содержат в себе зерно активного протеста. Но такие проявления чисто непосредственных антикапиталистических настроений, оставаясь разрозненными и стихийными не только на первоначальной стадии капиталистических отношений, а также тогда, когда внутренние противоречия достигли большого напряжения и уже создались условия для организованной политической пролетарской борьбы, вливаются в общее русло тех сил, которые в конечном счете поддерживают существование господствующего режима. Чтобы на деле, а не только в намерении, противостоять системе гнета и эксплоатации, бунтарское движение должно достигнуть известного понимания объективных общественных условий и цели восстания.

Народный трибун, по Ленину, — это человек, — вносящий в непосредственную борьбу сознание конечной цели и принцип организованности. Нельзя понять мысль Ленина, если представлять себе тип "трибуна" по внешним признакам: ораторский темперамент, увлекательное красноречие и т. д., и т. п. Все это еще не делает человека подлинным народным трибуном. Подлинными трибунами Французской революции были не пылкие и блестящие ораторы Мирабо и Верньо и даже не Дантон, а скромный Марат, строгий и сухой Робеспьер.

Глубокое знание (достижимое в данное время) объективного положения всего общества в целом, решительность в отстаивании основных потребностей трудящегося народа, борющегося за свое освобождение, только эти качества дают право "а звание трибуна.