О дереве судят по плодам

— Довольно! — негромко, но гневно перебил его Ораков, вскидывая руку. — Довольно! Выяснять отношения, спорить будете потом, когда уйду. А пока прошу выслушать меня. — Нуры-ага, — обратился Ораков к хозяину дома, — таких гостей, как эти, я бы на твоем месте и на порог не пускал. Кто они, эти люди, что собрались у тебя? На какие средства они живут? Вот ты, например, — повернулся Ораков к соседу слева, с круглыми желтоватыми глазами, похожему на сову. — Разве это не твоя мать, выбиваясь из последних сил, держит коровенку и каждое утро с бидоном молока ходит в Берземин? Молодой, здоровый, ты давно уже должен помогать ей! А ты? Вместо этого ты пропиваешь ее последние гроши!.. Когда за ум возьмешься? Или вот ты, — не дождавшись ответа от парня, обратился Ораков к другому, сидящему напротив, у которого вместо глаз были две узкие щелки, хитровато блестевшие под опухшими веками. — Почему не работаешь? Почему?

— От работы лошади дохнут, — с вызовом ответил узкоглазый.

— А от безделья они дохнут еще быстрее! — молниеносно парировал председатель. — Наукой доказано! — Итак, когда на работу? — спросил Ораков парня с заплывшими глазами. Но тот, опустив косматую голову, медлил с ответом.

Тогда этот же вопрос Бегенч задал каждому из сидевших за дастарханом. Некоторые пытались отшучиваться или сослаться на какие-то «объективные» причины, якобы мешающие им заняться трудоустройством. У других вопрос председателя вызвал наигранное недовольство и возмущение.

— Да кто вы такой, — говорили они Оракову, — и по какому такому праву вы учите, что нам делать и как нам жить? Мы люди свободные. Когда захотим, тогда и устроимся!..

— Слишком долго заставляете ждать, — спокойно возразил башлык. — А едите и пьете каждый день. Да еще вон как роскошно!.. Коньяк, водка, плов… Даю вам месяц сроку. Постарайтесь за это время найти себе работу. Между прочим, люди у нас везде нужны…

Считая, что сказано все самое главное, Ораков поднялся и, не притронувшись к еде, вышел из дома.

С тех пор тунеядцев на селе не стало. Не было слышно и об их сборищах. Только один из них по прозвищу «Доходяга», доведенный пристрастием к алкоголю до крайней степени изнемождения и хилости, наведался как-то к председателю и попросил, чтобы зачислили его в чабанскую бригаду на самую дальнюю ферму. Башлыка он клятвенно заверил, что «готов взяться за ум» и поэтому хочет находиться как можно дальше от прежних своих дружков. Ораков уважил его просьбу и сам отвез в пустыню на чабанский кош.

После того, как из села исчезли тунеядцы, Оракову стало легче. Словно гора с плеч. Прекратились в его адрес угрозы и сплетни. «Теперь только и работать!» — думал Бегенч. И взялся за дело с удвоенной энергией. Еще больше укрепил дисциплину в колхозе. Много сил отдавал тому, чтобы еще выше поднять урожайность овощных, продуктивность животноводства и других отраслей хозяйства. Развернул освоение тысячи гектаров под виноградники в местечке Овадан-Депе. Правда, кое-кому из областных и районных руководителей почин башлыка из колхоза «Октябрь» показался чересчур смелым: «Ишь, как размахнулся… На тысячу гектаров! Если каждый колхоз будет осваивать по тысяче гектаров под виноград, то скоро хлопок поливать будет нечем».

Не вступая ни с кем в споры, Ораков решил, что надо хоть раз обратиться за помощью в директивный орган, чтобы защитить интересы колхоза, и попросился на прием к Аполлону Ивановичу Громову.

Аполлон Иванович радушно принял Бегенча, долго с ним беседовал и горячо одобрил инициативу относительно развития виноградарства.

— Отрасль очень нужная, — говорил Громов. — Именно с таким размахом и надо браться… А воду для нее найдем.

Несколько тысяч гектаров целины были отведены колхозу в Гяурской степи, на участке Гаплан. Здесь на голом ветровом просторе и на древних, полузасыпанных песком землях урочища Овадан-Депе Ораков развернул строительство двух современных поселков.

Не забывал и о центральной усадьбе, той самой, что находилась за полотном железной дороги, напротив полукруглых корпусов цементного завода. Теперь она застраивалась только кирпичными домами — прочными, уютными… У каждого дома — сад, виноградник, огород.

По улицам лег асфальт. Пылинки не найдешь, хотя под боком села — сыпучие пески необъятной пустыни. Каждой весной и осенью вдоль сельских улиц вставали все новые и новые ряды саженцев тутовника, карагача, маклюры, туи. Со временем деревья так разрослись, так плотно сомкнули свои кроны, что наглухо закрыли фасады домов на целые кварталы. И сельские улицы стали похожими на длинные лесные просеки или парковые аллеи.

Здесь же, на центральной усадьбе, были и другие новостройки: магазины, школа, клуб, музей. И разве можно было пройти или проехать мимо них, не поговорив с прорабом, с рабочими, не узнав, как идут дела, в чем нужда, что тормозит, мешает работе?