О.Д.И.Н. (сборник)

Из последних сил я напряг шейные мышцы и уже теряя сознание, извернулся и одной рукой достал из кобуры «Марево», предательский хруст позвонков и осыпающаяся на меня консистенция, бывшая когда-то человеком. Успев нажать на пусковую пластину, я оборвал жизнь этого клона возомнившего о себе невесть что. Поднимаясь и отряхивая кровавую труху со своих плеч, я понял, что что-то во мне изменилось. Словно все эти предсмертные моменты, когда я был на грани, прорвали плотину памяти в моей голове. На секунду я перевел дыхание, а затем позволил моему прошлому хлынуть наружу….

Тысячи линий вероятности подвластных мне. Люди, жизни, все привычно. Скука. Стремление все изменить. Дар или проклятье? Где-то я уже слышал это… Другой мир или другой я? Попробуем все вместе. Война, созданная моими руками, миллиарды смертей, и моя память, закованная вместе с умением управлять вариантами окружающего мира. Я другой не помнящий себя в чужом мире, осыпающемся пеплом после огня хаоса. Новая жизнь или нелепая попытка? Не знаю, просто живу, как обычный человек. Путешествия, приведшие меня к клубку вероятностей. Я умираю на космической станции, мой дар спасает меня, заставляя одного недочеловека сойти с ума и убить своего создателя, чтобы помочь мне. Битва с этим «существом». Победа чуть не убившая меня. Я вновь ощутил вкус к жизни. Странные мысли. Непривычные эмоции. Раскаянье о содеянном. Пытаясь обрести себя, уничтожить весь мир. Вновь взять невидимые нити вероятностей, но в этот раз, чтобы вести людей к великому будущему. Забыть эгоизм и гордыню. Пожертвовать собой ради всех. И понять, что дар должен нести благо. Все-таки дар, а не проклятье, понял я…

Человек взглянул на проплывающую внизу голубую планету. Он видел всё, что могло случиться с теми, кто жил на ней. Он знал, что теперь у него другая судьба. И он не может изменить её, так как осознал своё предназначение. И пусть теперь мир знает, он в надежных руках…

№ 5. Оставь свой след

— Подбавь-ка огоньку, Семеныч. А то я вижу, совсем расслабились ироды проклятые, — покряхтывая, произнес кряжистый дед, сидевший на громоздком табурете.

Смачно сплюнув прямо на пол, невысокий мужичок с засаленными волосами поднялся со своего места и лениво побрел к стоявшей рядом небольшой печке буржуйке. Открыв дверцу и пошурудив внутри кочергой, он подбросил пару поленьев.

— Так-то лучше. Пущай получше прожарятся иноземцы гадюшные, — подбодрил вновь взметнувшееся пламя дед.

А корявые карликовые фигурки стали еще ожесточеннее извиваться на стальном противне, размещенным на печи. Кричать они не могли, так как ртов у них не было, а вырваться мешала стальная проволока, наглухо перетянувшая их тела словно паутиной. Но в их больших и темных глазах застыло чудовищное страдание. Треск кожных покровов и мокрый хруст костей, выламывающихся от безумной боли, единственные звуки, которые отражали эту бесконечную пыточную какофонию.

— Капитон, может стоить Мишку разбудить, пора уже вахту-то сменить, — обратился к деду Семеныч.

— Да пусть поспит еще малой, весь день носился с поручения от старосты. А ты не ленись, пойди, сходи острог проверь. А то караульщики, небось, опять браги обпились и дрыхнут, — ответил Капитон.

Семеныч нехотя хмыкнул и вышел за дверь. Очень уж ему не хотелось в промозглую сырость ночи выходить из теплой избы. Но слово отца старосты было закон. И он, накинув тулуп, отправился проверять окружающие становище посты.

— Можешь уже глаза-то открыть. Ушел твой дядька, а тебе, небось, опять охота историю стародавнюю послушать. Так ведь, Мишутка? — задорно прищурившись, взглянул в сторону мальца Капитон.

Высунув голову из-под тряпичного одеяла, Миша, протерев сонные глаза, кивнул, и осторожно покосившись на иноземцев, растянутых на противне, отодвинулся к дальнему углу топчана.