О чём поют воды Салгира

Поэт есть символ Времени. Смерть И. Кнорринг «вписывается» в длинную череду убийств и самоубийств русских поэтов, как и России, так и в русской эмиграции. Ирина унаследовала от родителей внутреннюю собранность, внешнее спокойствие, умение терпеть и молчать. Она сумела сохранить в изгнании русский язык — ключ к океану русской культуры. Ей было свойственно то, что отличает поэта от не-поэта: сила сердечного трепета и желание воплотить его в слове.

В текстах сохранен ряд авторских написаний. Так, даты написания стихов даны одной цифрой, а дневниковые записи имеют двойную датировку (старый и новый стиль).

Составитель выражает глубокую благодарность Н.М. Софиевой-Черновой (архивные материалы), Г.Д. Петровой-Мышецкой (помощь в комментировании текстов), а также Юрию, Алексею и Павлу Невзоровым (за всестороннюю поддержку).

Беженский дневник в стихах и прозе

Часы

Тихо ночь летит над миром,
Всюду тихо, тихо так,
Только звук однообразный
Слышится: тик-так, тик-так…

Это тиканье — тоску ли
Гонит нынче от меня,
Или мне напоминает
Радость нынешнего дня?

Вспоминается былое…
Вот — совсем малютка я,
И лежу в своей кроватке,
Рядом — мамочка моя.

Вспоминаю… Я в Елшанке!
Тут же Ниночка со мной.
Вот уже сижу в коляске:
Уезжаем мы домой.

Но очнулась я и слышу
Вновь: тик-так, тик-так, тик-так.
Ах… Как вспомнила былое —
Стало грустно, грустно так.

18 — IX — 1917

Горе и беда

Далёко от нашего края,
Далёко от жизни людской
Гора возвышается мрачно
С вершиной своей снеговой.

Живёт там огромное Горе,
Живёт там большая Беда,
Живут они дружно. О людях
Не знали они никогда.

В одежде из серых туманов,
И в шапке из огненных туч
Стояло огромное Горе,
Чей голос был крепок, могуч.

Беда — в одеянье из бури,
С грозою на шапке своей,
И с молнией жгучей на шее —
Была самой смерти белей.

Друзьями чудовища были.
И жили так дружно всегда!
Пойдёт куда Горе, — туда же
Придёт непременно Беда.

Однажды чудовища вместе
На край той вершины пошли
Искать себе третьего друга,
Но там никого не нашли.

Лишь только оставили гору,
Где жили так мирно всегда —
Свалилось огромное Горе,
Спустилась большая Беда.

14 — III — 1917

Вечер

Я лежу, но не сплю. На дворе уж темно,
Только лужи большие мне видно в окно.
За окном, на дворе буря грозно ревёт,
Колыбельную песню мне ветер поёт:
«Засыпай… Засыпай…»

Где-то поезд идёт, по дороге шумит,
И вдали очень грустно, протяжно гудит,
И куда-то далёко, далёко зовёт.
Колыбельную песню мне ветер поёт:
«Засыпай… Засыпай…»

Я лежу, чуть не сплю. На дворе уж темно,
Только лужи блестят, мне их видно в окно.
За окном, на дворе буря громче ревёт.
Колыбельную песню мне ветер поёт:
«Засыпай… Засыпай…»

В эту тёмную ночь золотая луна
Из-за сумрачных туч, ну, совсем не видна.
Лишь горят фонари. Дождик в окна всё бьёт.
Колыбельную песню мне ветер поёт:
«Засыпай… Засылай…»

Я лежу и не сплю. На дворе так темно!
Только лужи блестят. Не гляжу я в окно.
Хорошо мне… А буря свистит и ревёт.
Колыбельную песню мне ветер поёт:
«Засыпай… Засыпай…»»

5 — X — 1917