О чем молчит ласточка

— Да что ты говоришь! — возмутилась она в ответ. — Он…

Их прервал подошедший с подносом официант. Быстро поставил перед Машей кофе, перед Володей — омлет и удалился.

Едва тот ушёл, как Маша прошептала:

— Володь, он руки себе режет — вены! Я об этом не знала... Обычно Димочка носит браслеты такие резиновые или длинные рукава, под ними не видно запястий. А сегодня я зашла к нему, пока он спал, и заметила. Да и в комнате у него плакаты со смертью развешаны.

Эти новости Володю насторожили. С желанием причинять себе боль он был знаком не понаслышке и понимал, откуда это желание может появиться. Но и сравнивать себя с Димой пока не спешил.

— Ты говорила с ним по этому поводу?

— Пыталась, но говорю же, он замкнулся, уходит от разговора: «Отстань-отстань». Грубит.

— Раны свежие?

— Нет, белые такие, тонкие шрамики.

— Выходит, он делает это давно… — заключил Володя, без интереса глядя на нетронутый завтрак — у него пропал аппетит. — Вдоль вен или поперёк?

— Я не помню.

Маша задумалась и тут сделала то, чего Володя от неё никак не ожидал, — улыбнулась:

— А это что, важно?

— Ты шутишь? — обомлел он. Маша покачала головой. Кровь начала закипать от её улыбки, Володю охватило нарастающее чувство неприязни, но он подавил его и постарался говорить как ни в чём не бывало.

— Плохо, что не помнишь. Обычно, — он припомнил слова Игоря в самом начале их отношений, — когда подростки занимаются самоистязанием, они пытаются привлечь внимание. Это как бы крик о помощи.

— О чём ему «кричать»? Он — благополучный мальчик… Ах, ну да, конечно... — протянула она, кивая самой себе. — Я поняла, в чём дело. Это всё его отец! Если бы он не был такой сволочью, Дима так не поступал бы! Он даже своё имя ненавидит, потому что они тёзки! Ему не хватает мужского воспитания, не хватает отца. Поэтому он и целуется с этим своим… другом! Такое ведь может быть, да?

— Такая теория существует, но сексуальность — это врождённое…

— То есть ты хочешь сказать, что это не лечится? — Маша грозно сверкнула глазами.

— Нет, Маша, не лечится.

— Не может этого быть! — воскликнула она. — Зачем ты говоришь такое? Чтобы сделать мне больно? Чтобы отомстить?

— Боже, да зачем мне тебе мстить? — возмутился Володя. Он не ожидал, что Маша, недавно молившая о помощи, так резко ударится в обвинения.

— Тогда почему не скажешь, как избавиться от этого? Ты ведь тоже был таким, но теперь — нет!

— С чего ты взяла, что был?

— С того, что ты успешный, с хорошей работой. Ирина говорила, что женат!

Володя покачал головой, ядовито улыбаясь. Не замечая, что самообладание его подвело, он начал заводиться. И Маша ему не уступала.

Его жест не убедил её, она продолжила с ещё большей настойчивостью:

— Хорошо, может, женат и не был, но я же слышала про Свету! Ты сам говорил Ирине...

— Это было давно и неправда, Маша!

— Да плевать! Главное — теперь ты не голубой, хотя был им раньше! Почему ты скрываешь, как от этого избавиться? Почему врёшь?!

— Не вру. Я не был… — Володя осёкся, едва не произнеся это мерзкое слово, но вовремя поправил себя, — ...таким. Я есть такой с самого детства. Но! То, какой я есть, не мешает мне быть хорошим человеком и иметь хорошую работу. Просто я смирился, и ты рано или поздно смиришься.

— Я не смирюсь с этим никогда! — Она гордо вздёрнула подбородок.

— Если ты действительно любишь сына, то придётся. Сексуальность не изменить и не вылечить. И пока ты этого не поймёшь… — начал было он, но оборвал себя на полуслове.

Разве она могла это понять? Вряд ли. И Володя знал причину её бескомпромиссности. Во времена их молодости, когда Маша впервые столкнулась с другой сексуальностью, вся их страна, весь их мир считал это совершенно ненормальным, противоестественным и даже преступным. И в этом не было ни капли Машиной вины — так её воспитали время и общество, в которых она жила. Точно так же время и общество воспитали и Володю.

Маша сердито посмотрела ему в глаза и с вызовом произнесла:

— Зато я слышала, что есть врачи, которые занимаются с гомиками, и они выходят от них нормальными!

— Занимаются с гомиками, говоришь… А чем — ты не думала?

Володя многозначительно замолчал. Он понимал, что, несмотря на злость, которую провоцировало Машино поведение, он должен взвешивать свои слова. И эмоциям нельзя было давать волю — они только навредят.

Он сделал глоток чая и спокойно спросил:

— Тебе не рассказывали, чем именно эти «врачи» занимаются? Они калечат психику. Я тоже когда-то считал это «болезнью», — он вздохнул, — и очень хотел вылечиться. Потому что это было слишком сложно и страшно. Тем более началось очень рано.

— Рано? Разве твоим первым был не Юра? — перебила Маша.

Сердце кольнуло, когда Володя услышал от неё это имя. До этого Маша называла его только по фамилии.

Володя нахмурился, затем слабо улыбнулся.

— Юра был моей первой и, наверное, единственной любовью. А тот человек, о котором я говорю… Это была не любовь. Это был ужас, я ненавидел себя настолько, что готов был… на самом деле покончить с собой.

Маша охнула, прикрыла рот ладонью.

— Вот видишь! Я же говорю, что Дима хочет...