спину. Этого было недостаточно, этой боли было мало, но стонов красавицы хватило,
чтобы подвести его к самому краю.
Маркус трахал ее, поглощая каждый стон своим ртом и языком, пока она не
затряслась под ним, взрываясь вторым оргазмом. Кейт сжалась вокруг него, и он врезался
в нее еще один-два раза и громко застонал, кончая внутри нее. Это было похоже на...
сладкий чертов экстази.
Это было лучше, чем любой из наркотиков, которые Маркус когда-либо принимал.
***
Кейт осталась, ее теплое обнаженное тело прижималось к его. Ее голова покоилась
на его груди, и она обводила пальцем контуры татуировки на его животе, слегка вздыхая
время от времени. Маркус чувствовал себя спокойно и эйфорически, все еще пребывая на
седьмом небе от сексуальной разрядки и общества девушки, в которой воплотились все его
мечты.
— Здесь было много девушек, помимо меня? — вдруг спросила Кейт.
Маркус открыл глаза и улыбнулся.
— Это твой обходной путь назвать меня бабником?
Она напрягалась.
— О, Боже мой, нет. Прости. Я думаю... обычно я не делаю этого. На самом деле, я
никогда не делала это, и я знаю, что это не мое дело, но мне было просто любопытно,
являюсь ли я... ну, ты понимаешь, буду ли я просто одной из таких девушек для тебя.
— Нет, ты нет, — просто ответил Маркус, и на этот раз это была чистая правда.
В основном, он не хотел объяснять, потому что никогда не придавал значения
своим прошлым «связям». В конце концов, что сделано, то сделано. Но он понимал, что
женщины были другими. Возможно, для них было не так легко похоронить воспоминания
о сексуальных контактах, как мужчинам. Будучи слишком сентиментальными существами,
они не хотят знать, что будут забыты. Они хотят быть частью души мужчины, как звезды,
у которых есть свое место на небе.
Кейт не настаивала на ответах, и спустя несколько минут, легко сжав ее, он
попросил:
— Расскажи мне о себе.
Маркус почувствовал ее улыбку на своей груди.
— Что ты хочешь узнать?
— Какое у тебя хобби? Что ты изучаешь? Какая она, твоя жизнь?
— Я настолько вычурно-утонченная особа, что ты закатишь глаза.
— Сомневаюсь, что в твоем теле есть хотя бы одна пафосная косточка, детка.
Кейт засмеялась.
— Ну, люди так думают, когда я без умолку болтаю об искусстве. Видишь ли,
думаю, дело в том, что я вижу красоту во всем и стараюсь воссоздать это.
— Ты рисуешь?
— Немного. В основном я делаю эскизы. В дурацком блокноте, который ношу с
собой. Это не так уж и важно.
Маркус нахмурился от того, что она пыталась уйти от этой темы.
— Мне интересно узнать, почему ты критикуешь свою работу.
Кейт постучала пальцами по его груди и вздохнула.
— Я воспитана вдалеке от творчества. Мой отец называет это пустой тратой
времени. Он рассердился, когда я сказала, что после окончания школы хочу заниматься
искусством.
— Звучит так, будто он придурок.
Кейт вновь засмеялась.
— Он немного деспотичен, но желает мне добра, я знаю это. Он судья и страшен,
как ад, для большинства людей. Так или иначе, сейчас я в растерянности. Я не знаю, что
делаю. Я посещаю курс лекций по биологическим наукам, но ничего из этого не
заставляет мое сердце биться быстрее.
— Если это не будет твоей страстью, тогда твое сердце никогда на это не
откликнется.
— Да, — уныло прошептала Кейт. — Ты прав. Жизнь — сложная штука. Я имею в
виду, что понимаю: я имею больше, чем большинство других людей, но тяжело сделать
человека счастливым и не потерять себя в процессе. В любом случае, я не собираюсь
менять твое мировоззрение на какое-то другое.
— Ты имеешь ввиду, на вычурно-утонченное?
— Да, — усмехнулась она. — Именно так.
— Мне это нравится.
Это заставило ее еще ближе придвинуться к нему, и Маркус представил, что мог бы
слушать ее все время, хотя даже мечтать об этом было глупо.
— Расскажи мне немного о себе, — сказала она. — Я хочу знать. Всегда хотела
знать.
Приподняв несколько ее длинных шелковистых прядей и пропустив их между
пальцами, Маркус обдумывал, что ей рассказать. Мог ли он рассказать ей хоть что-то
хорошее?
— На самом деле, нечего рассказывать, — тихо ответил он. — Я просто обычный
парень с «другой стороны дороги».
Ей не нужно было знать о его жестоком отце или безалаберной матери. Или о том,
что в пятнадцать лет его выгнали из дома с одним рюкзаком и пачкой M&M’s. Или о том,
как нищета заставила его стать уличным преступником, чтобы добыть немного денег на
еду. Теперь
вероятно, никогда этого не поймет, и, он надеялся, не должна будет.
Кейт не настаивала на другом ответе, и он был благодарен ей. Она, казалось,
уважала границы, но, блядь, Маркус хотел, чтобы вместо этого она разрушала их. Она
сменила тему, и он слушал ее сладкий голос, поддерживая разговор, чтобы просто слушать
ее. Они говорили, казалось часами, а затем ее голос затих, и Кейт уснула в его объятиях.
Глава 3