О

Но разве можно позволять себе брать фальшивые ноты, когда беда настолько рядом? Ведь беда никогда не слышит фальшивых нот, на которые отчаявшийся опирается, как на спасение; для беды их просто не существует, и она духовидчески зрит мимо них, прямо в общий корень всех отчаяний и безысходностей, которые теснятся, взаимопопираясь, в груди погибающего. Поэтому-то беду, принявшую обличье Любочки, нимало не заинтересовал весь этот малоубедительный лепет (нет, меньше, чем лепет, – трепет, пол-, четвертьтрепыхания!), беда сразу взялась за важное, которое по совместительству всегда очень страшное: невзирая на [оцепенение] Петра, который сполна и, надо сказать, первый раз в жизни прочувствовал на себе затейливое ощущение, рождаемое шевелящимися на голове волосами, беда бестрепетно расстегнула, бестрепетно извлекла, бестрепетно нагнула над извлечённым голову и какими-то специальными, сложными движениями губ и языка заставила кровь погибающего настолько ускорить свой бег, что она, как на центрифуге, разогнала бедное, бедное, студёное тело из состояния оторопи в состояние сладких, но мучительных спазмов. И когда тело пролилось весенним дождем из миллионов фиалок и незабудок, произошло то, чего Пётр, как это ни удивительно, втайне ожидал. Впрочем, не будем поддаваться лукавству указательных местоимений, поскольку, говоря это или то, такого или этого, let’s keep in mind that лукавая сия словоформа имеет на самом деле в виду нечто настолько приблизительное, далековатое, сумрачно-рассветное и всеобще-всемирное, что человеку строгих мыслей и твёрдых образов, каковым по определению является любой писатель, должна строго-настрого претить эта отземлённость сказанного, эта многозначительная пустота вымолвленного, и он, писатель, дабы быть честным по крайней мере с собой, должен переписать вышеозначенную неопределённость примерно на такой манер: Когда с Петром случилось первое, сладчайшее случившееся, он уже предугадывал, что за ним должно последовать второе случившееся, несравненно менее сладчайшее, или, говоря прямее, нечто ужасное. И пусть читатель не сетует на меня за контрабандное нечто, которое в иных случаях тоже проходит по разряду неопределённых, излишне раскудрявых паразитных словес, поскольку и писатель – человек, и он, несмотря на твёрдое перо, имеет дрожащую руку, и эта дрожащая рука просто-таки отказывается давать стопроцентно внятные дефиниции тому, что последовало за первым, милейшим случившимся. А последовало, дорогие сограждане, то, что милая Любочка, дитя офисов и приёмных, вначале подняла глаза, и эти глаза были вовсе не карими Любочкиными глазками, почти детскими в своей вечной удивлённости этим миром, это были чёрт-те чьи изумрудные, холодные, прозрачные очи, похожие на какой-то опасный инопланетный минерал, глаза-линзы, знающие об этом мире всё из первых рук. И когда Пётр понял, что вот сейчас должно стать страшно, то есть не просто страшно, а страшно до тошноты, он резким, как удар хлыста, усилием воли опустил своё сердце вниз, в желудок, и на его место тут же хлынула в распахнувшиеся шлюзы льдистая магма. В ней-то и было спасение, она-то и стала глухонемым противовесом кошмару, который было начал уже разворачиваться на вираже, она, дорогая, хладная, что твоя Арктика, настолько цепко оккупировала грудь, что и голова, вначале полыхнувшая горячкой и расплывшаяся, остыла, застыла и даже возмужала настолько, что отважилась взглянуть прямо в летейские сии очи и с безучастием, которое и деланым-то не казалось, поинтересовалась:

– Проглотила?

– Проглотила, – сухо ответили прозрачные глаза Любочкиным голосом.

И с этими словами, спокойными, никакими, которые могли быть сказаны любой цацей в любой точке этого мира, она отстегнула его уставшее животное, бережно обернула носовым платком и положила в карман курточки.

– Ну что же, Пётр Алексеевич, – проговорила она назидательно, – в сложившихся обстоятельствах, как это ни печально, придется искусственным образом ограничить вашу слишком бурную активность, которая в последнее время просто-таки бьёт все мировые рекорды. Теперь для этой активности будут определены соответствующие часы, и ваш уважаемый предмет будет вам выдаваться в соответствии с графиком. Доброй ночи.