Нытик

Но ведь пса ещё и во двор надо выводить. Пришлось пятилетнему Малышу покупать намордник. Он так его не взлюби-ил… Надел и отвернулся. Я ему командую, он игнором занимается. Лёг и давай лапами сдирать. Кряхтит, кажилится, издаёт неприличные звуки. Ноет. На жалость берёт. Я не уступаю, строгость блюду. Обиделся. Убежал на помойку, нашёл там вонючий целофановый пакет из-под селёдки. Как всосал его через ремни? Ума не приложу. Вымазал всю морду, пакет торчит из пасти, вонища от него. И лобызаться лезет…

– Иди отсюда!

Намордник снять пришлось.

Действительно, зачем он такому «зверюге»? Гости придут, к каждому ластится, у кого лысина – облизывает, в глаза заглядывает: «Что мне вкусненького принесли?».

К моей подружка заскочила в богатой натуральной шубе. Гладит его. Умиляется. А Малыша невозможно не потрогать: весь пушистый, морда такая! глазки добрые, прямо бусинки ангельские. Угостила нашего лакомку конфеткой. Пёс, алаверды, подпрыгнул гостью чмокнуть и невзначай носом – ей в глаз.

Та как заверещит:

– Глаз!

Моя вопит:

– Шу-уу-ба! Не порвал? Глаз-то проморгается.

Только у одного Малыш угощение не брал.

Яшка Макаров, мой напарник по работе, был вхож в дом. Яшка тыкает ему в моську куском «Любительской» – наш зубы щерит и отворачивается.

Пёс крепко невзлюбил его после одного случая…

Выпивший Макар стал задираться:

– Ну что за собака? Мямля! Вот тоже воспитали овчарку. Сейчас стукну хозяина… Будет хвостиком вилять?

Думал, шутит. Какой там… Пнул меня по ноге. Малыш в недоумении: «Что делается? Гость-то свой». Его никогда не науськивали. Наоборот, объясняли, что любой спор можно уладить словами. Пёс заметался, побежал к мамке на кухню, воет: «Поди, посмотри, что творится. Разберись, прими решение». Приводит её в комнату, а самого не узнать: сделался упругим, подобранным; шерсть на загривке дыбом; щёки, бока от низкого утробного рыка подрагивают, глаза кровью налились.

А гость вконец раздухарился и пнул «со злостью».

Провоцирует:

– Ну, чё? Ну, чё тут ваша овчарка?

Глаза у собаки мутнеют, перекрываются жёлтой пеленой. Яшка пуще дразнит:

– Секи, ублюдок, твоего хозяина бьют!

Взъерошил мне волосы.

Малыш рванулся, я не успел среагировать. «Раз-раз-раз!» Кисть, локоть, плечо. Мигом перехватывается. Вижу, Макар бледнеет, пёс – к горлу… Я уцепился двумя руками за ошейник, тащу назад… Хрипит. Чувствую: если руки ослаблю, вырвет Макару горло. Моя орёт: «Ф-фу! Фу!..». На весь дом лай, рык, ор.

Еле уволок Малыша на кухню.

Макар снял свитер: рубашка вместе с кожей, с мясом выдрана. На шее след от «компостера». Яшка стёк по стене, присмиревший, опущенный.

После того Макар у нас появлялся, однако пёс ему больше не доверял. Сверлил взглядом: «Ты какой к нам сегодня пожаловал? Добрый или злой?». Трезвому Малыш дозволял перемещаться по квартире, под конвоем. Макар – в туалет, пёс – за ним, гость – в комнату, Малыш – следом: «Я тут! Присматриваю за тобой». Чуть что не так – прижмёт. Макар рюмку выпьет, мы пса – в сарай. Иначе обязательно жвакнет. Не сильно, но с чувством.

Яшка стал бояться его…

Тем летом был редкий урожай грибов. В конце августа, как свободный вечер, мы – в лес, рядом с посёлком. Собирали для себя и на продажу. А ведь машину теперь на лесной дороге так не оставишь. Однажды, после полудня, поехали в сторону Льдинки. Взяли с мамкой по корзине, решили обойти краем болотца. Малыша оставил в машине. Замки не запер. Зачем при такой охране? Пёс принялся было ныть, я надавил на сознательность, напомнил о собачьем долге. Назвал Брайтом. Он тяжело вздохнул. Проникся. Растянулся на заднем сиденье.

Отошли от машины:

– Малыш!

Голову поднял, ушами стриганул: «Я тут, охраняю. Всё нормально!».

* * *

Лёгкий ветерок с шелестом пересчитывал сухие листочки на деревьях. В ожидании осени верхушки осин, рябины зарделись, высокая переспелая трава потеряла былую сочность. Перед тем, как остыть, солнце припекало, давая возможность насладиться нежными невесомыми лучами. Последняя бабочка лета опустилась на пыльное лобовое стекло. Она расправляла чёрные перламутровые крылышки, сонно охорашивалась, перебирая усиками. Пёс смотрел на неё ошалело, с изумлением наклоняя голову то на один бок, то на другой. Хотел слизнуть, но лишь провёл языком по стеклу.

Глухой нарастающий гул привлёк Малыша задолго до того, как уазик вынырнул из-за поворота. Чужая машина остановилась метров за тридцать. Двигатель заглушили. Малыш не понимал толком, что его насторожило. Вроде, машина как машина – обычная. За то время, пока не было хозяев, проехало несколько таких же или почти таких. Двое людей сидели в кабине и отчего-то выходить не спешили.

Между тем поведение их начинало безотчётно беспокоить пса… Он упёрся передними лапами в спинку сиденья, шерсть на загривке встала торчком, опустилась, опять вздыбилась. Хлопнула дверка. Малыш узнал человека: Яшка Макаров неспешно шёл к нему и натянуто улыбался. Время от времени останавливался. Воровато оглядывался. Несколько раз вполголоса позвал:

– Толян! Э-ээ!

Никто не ответил. Хозяева были далеко.