Ныряющие в темноту

В то время как Нойербург вызывал уважение и даже страх, его первый помощник, Зигфрид Брандт, двадцати одного года от роду, стал настоящим любимчиком команды. Это был человек небольшого роста, чуть больше пяти футов, с очень теплым, дружелюбным взглядом и спокойным голосом. Казалось, что он всегда улыбается. В условиях субмарины, когда между офицерами и рядовыми складывались тесные личные отношения, Брандт был, похоже, органичной частью команды. Он шутил с моряками во время вахты, задавал серьезные вопросы об их семьях, любимых девушках, родных городах, выслушивал страхи и опасения, которых, по уставу, они не должны были иметь. Хотя Брандт досконально знал правила военных взаимоотношений, он редко настаивал на их выполнении во время погружений, предпочитая разговоры по делу и дух братства, который возникал тогда, когда моряки верили, что могут свободно дышать в присутствии начальников. Однажды, когда Гушевски рассказал известный анекдот о заносчивом боевом офицере, Брандт так смеялся, что присутствующие думали, он потеряет сознание. Отдышавшись, он стал умолять: "Прошу, расскажи еще раз! Я никогда этого не слышал!" Гушевски рассказал снова и подумал: "Я никогда бы не рискнул рассказать этот анекдот Нойербургу".

При том что Брандт чувствовал себя своим человеком среди команды, он выполнял возложенные на него обязанности с абсолютной серьезностью. Первый помощник руководил вахтами на мостике, содержал торпеды в заряженном и боеспособном состоянии, руководил торпедными атаками в надводном положении субмарины. Если командир погибал или выбывал из строя, первый помощник принимал на себя командование подлодкой. Хороший первый помощник зачастую получал под свое начало собственную субмарину. В службе Брандт был безупречен и личным примером, а не понуканиями, требовал того же от команды. Нойербург ценил такую преданность и профессионализм. Составляя планы или общаясь, оба офицера, похоже, действовали синхронно и имели единый разум. Хотя Нойербург не совсем одобрял тесные отношения своего первого помощника с командой, он это никогда не высказывал, так что по прошествии нескольких недель многие члены экипажа привязались к Брандту, а многие задумывались о жизни этого еще совсем молодого человека, который готов был взять на себя страхи стольких людей. Никто не мог себе представить, что Брандт, с его легкой улыбкой и готовностью поддержать соратника в любой момент, считал, что руководит подготовкой команды к плаванию в железном гробу.

Еще до поступления на военный флот молодой Зигфрид Брандт из Зинтена (Восточная Пруссия) был известен в городе как "aufrechter Mensch", т. е. порядочный человек. Зигги, как его все называли, рос добропорядочным протестантом и безупречным бюргером. Он был старшим среди троих сыновей у родителей, сердца которых были открыты перед миром новых идей и людьми иной веры. Несмотря на это, семья свято придерживалась своей религии, которая жестко отвергала нацистскую веру в тысячелетний рейх. Когда Брандты шли в церковь, нацисты осмеивали их веру и напоминали отцу Зигфрида, Отто, что по воскресеньям Зигги должен был посещать совещания руководства «Гитлерюгенда». Отто говорил сыну: "Ты можешь ходить на встречи своего руководства трижды в месяц, но в последнее воскресенье ты должен ходить только в церковь". Такое наставление бесило членов местной ячейки нацистской партии, которые могли бы бросить Отто в тюрьму за подобную дерзость, если бы он не послужил так геройски Германии в Первую мировую войну. Сражаясь за Германию, Отто потерял левую ногу, и у него никак не заживала рана в груди.

В средней школе Зигги и двое его лучших друзей принесли клятву — странный и даже рискованный акт во времена усиления власти нацистов. Они поклялись, что будут вести себя согласно истинно прусским принципам: дисциплина, порядок, честь, терпимость, надежность и преданность. Этими понятиями, а не какой-то другой идеологией, они будут руководствоваться всю оставшуюся жизнь. Ближе к окончанию Зигги средней школы (и во время приготовления Германии к войне) нацисты становились все менее терпимыми к Брандтам. Семья продолжала исправно посещать свою церковь. Отто отказался от членства в партии. А теперь еще мать Зигги, Элиза, говорила нацистам из местной ячейки, чтобы они оставили в покое Норберта, ее среднего сына. Норберт, в отличие от Зигфрида, не блистал успехами в учебе, видимо, страдая синдромом необучаемости. Нацисты такой урон для арийского генофонда считали неприемлемым, они сказали Элизе, что собираются стерилизовать Норберта. Она много раз посылала их к черту, но они угрожали отправить ее в концентрационный лагерь, несмотря на то, что она была замужем за героем войны, а ее старший сын готовился поступить добровольцем на военный флот. Напряженность между нацистами и Брандтами росла.