Ныряющие в темноту

Хороший ныряльщик виден по тому, как он надевает снаряжение. Он становится единым целым со своим оборудованием. Он знает, где должен находиться каждый элемент, каждый ремешок должен иметь идеальную длину, каждый инструмент должен быть подвешен в самом удобном месте. Его движения инстинктивны, его руки и предметы «исполняют балет» с подхватами, затяжками и захватами до тех пор, пока он не превращается в морское существо. Ему редко требуется помощь. Если другой ныряльщик приблизится к нему с намерением помочь, он, как правило, откажется, говоря: «Спасибо, не надо». Он предпочитает десятидолларовые ножи, а не стодолларовые, поскольку если потеряет дешевый, то даже под воздействием наркоза не станет рисковать жизнью, прочесывая дно, чтобы вернуть недорогую вещь. Ему совершенно безразличен внешний лоск его снаряжения, и он часто покрывает его надписями, наклейками и рисунками, рассказывающими о прежних глубоководных поисках. Он не признает неоновые расцветки (салаги, которые выбирают эти краски, выслушивают на борту судна самые резкие замечания по этому поводу). Будучи полностью снаряженным, хороший искатель кораблекрушений похож на двигатель немецкого автомобиля, а рядовые ныряльщики напоминают содержимое ящика для детских игрушек.

Полностью экипированный ныряльщик весом в 350 фунтов напоминает снежного человека. Ему требуется несколько секунд, чтобы прошлепать в ластах по скользкой палубе, и он может свалиться, если неожиданная волна ударит в судно. Дыша воздушной смесью из своих спаренных баллонов, или «дублей», он может пробыть примерно двадцать пять минут на месте кораблекрушения глубиной в 200 футов до того, как должен будет начать шестидесятиминутный декомпрессионный подъем.

Как только ныряльщик попадает в воду, его баллоны уже не кажутся такими тяжелыми, наоборот, кажется, что они уплывают от него. Он хватается за «бабушкину нитку» — желтый канат, протянутый под судном от кормы до якорного каната. Он приоткрывает клапаны на своем сухом гидрокостюме и компенсаторах, чтобы выпустить оттуда немного воздуха и получить некоторую степень отрицательной плавучести, и его тело едва заметно движется под самой поверхностью воды до того, как он остановится, похожий на призрак, на глубине всего нескольких футов. Он продвигается по «бабушкиной нитке», пока не достигнет якорного каната, затем выпускает еще немного воздуха и начинает медленно погружаться.

Как это ни странно на первый взгляд, но ныряльщик, исследующий глубоководное кораблекрушение, никогда не берет с собой напарника. Для любительского плавания с аквалангами система напарников — это закон. Ныряльщики держатся парами, готовые помочь друг другу. В прозрачных мелких водах такое напарничество — нормальная практика, поскольку ныряльщики могут делиться воздухом, если снаряжение вдруг выйдет из строя; напарник может поднять пострадавшего собрата на поверхность или освободить его от рыбацкой лесы. Они обеспечивают комфорт и спокойствие одним только своим присутствием. Но на дне Атлантики ныряльщик самых добрых побуждений может погубить и себя, и напарника. Ныряльщик, который с трудом протискивается в один из покореженных отсеков затонувшего судна, чтобы помочь другому ныряльщику, может сам застрять или закрыть видимость, и в результате ни один из них не сумеет выбраться. Ныряльщик, пытающийся поделиться воздухом или по-братски дышать с другим запаниковавшим аквалангистом (одно из главных условий в любительском подводном плавании), рискует жизнью. Задыхающийся ныряльщик на глубине 200 футов воспринимает собрата как последнее средство к спасению и готов убить его, чтобы добраться до запасов воздуха. Паникующие ныряльщики замахивались ножами на своих возможных спасителей, вырывали у них изо рта регуляторы и тащили их на поверхность в безумном стремлении как можно быстрее оказаться на воздухе.

Даже смотреть на оказавшегося в беде ныряльщика на большой океанской глубине небезопасно. На глубине 200 футов эмоции аквалангиста уже гипертрофированы в результате азотного наркоза. Стоит ему заглянуть в глаза ныряльщику, который решил, что погибает, эти глаза станут тут же его глазами, и он увидит сквозь панику этого человека весь набор ужасающих перспектив для себя самого. Он тогда либо сам впадет в панику, либо, что более вероятно, постарается спасти попавшего в беду товарища. Как бы там ни было, его жизнь в один момент трансформируется от спокойствия к ежесекундному ожиданию опасности. Нельзя сказать, что ныряльщики не могут или не работают сообща на месте кораблекрушения, они очень часто так делают. Хорошие пловцы, однако, никогда не надеются друг на друга в том, что касается безопасности. Их принцип — холодная, решительная независимость и спасение своими силами.