Ныне и присно

— Я, однако, в монастырь еду! — заявила лопарка, сверкнув глазищами. — Утром кережу беру и еду! Вы как хотите.

Матул отчаянно взвыл и вцепился в бороду. Вырванный клок унесло в дымовое отверстие.

— Беда от тепя, русс! Зачем шведа резал? Зачем к Вылле бегал? Медведь тогда сам уходил! Мноко беда от тепя!

Шабанов молчал. Отсутствующий взгляд уперся куда-то выше матуловой головы, нож забыто оттягивал повисшую кисть, в груди стянулся болезненный узел.

«Отженихался. Не успел девке и слова сказать… Дурак, он в любом веке дурак. В монастырь с ними ехать — на шее камнем висеть. Может и правда послушать лопаря, мотануть в Умбу? В Печенге не одни старцы собрались, а уж в Коле и подавно. Отобьются, чай…»

Сергей открыл было рот, но рука Матула уже легла на плечо девушки, хрипловатый голос увещевающе произнес:

— Зачем на Паз? У руссов много поп. В Умба тоже есть.

Вылле задумалась, вопросительно глянула на Сергея.

«В Умбу!» Стиснувший сердце кулак разжался. «Агафья-то рада будет! И соседи!» Он помнил всех. Имена, прозвища, привычки, любимые присловья… помнил даже корноухого пса Грыза, любимца Серафима Заборщикова!

«Да… Заборщиков… Спаслись мужики или так и остались в холодной финской реке? Кто знает? Проклятый Весайнен!»

Перед глазами вновь непрошено замаячила ненавистная бородатая харя. Желтые лошадиные зубы щерятся в довольной ухмылке: мол, беги, щенок, беги! Дойдет и до тебя очередь!

Мысли о возвращении разлетелись осколками битого льда. «В Колу? Здоровья-то кот начихал. Да еще и пешком. В полярную ночь. Через весь Кольский полуостров… Это даже не экстрим — самоубийство!» Шабанов содрогнулся. «Нет, не дойти… И Вылле… Поедет в монастырь, осаду пережидать? Пекка монастыри жечь умеет — в Кандалакше доказал. Нельзя ей в монастырь. Значит, все-таки в Умбу?»

Сергей мельком глянул на девушку. Лопарка ждала его решения. Сергей представил, как санный поезд въезжает в погост, как навстречу выбегает радостная Агафья… как поморы… узнав о набеге… неловко прячут глаза.

«Да, слова худого никто не скажет — нет здоровья, что требовать? Сказать не скажут… что подумают? У Порьей губы набег проспал, а теперь, в лихую годину, и вовсе под мамкину юбку прятаться прибег… хороший помор вырос… Правду подумают. Такую, что лучше уж в тундре сгинуть… А Вылле? Вылле в монастыре отсидится. Народ в Печенге крепкий — найдется, кому да чем Весайнена приветить.»

— Решили. — Сказал, как отрезал, Шабанов. — Вам в Печенгу, мне — в Колу. Доберусь, потом за вами на шняке пойду. Ждите.

Матул горестно вздохнул. Вылле, по-своему поняв серегины переживания, заулыбалась.

— Не надо бояться! Наш олешка быстрый! Все хорошо будет!

Сергей побурел. «Ну и скотина же ты, Шабанов! О своих бедах подумал, а каково девушке придется забыл?»

— Я молодой был, быстрее волка на калгах бегал! — похвастал Матул. — Дефка не хуже умеет.

Переспрашивать Шабанов не стал — калгами и поморы лыжи называли, от лопарей набравшись.

— Мне тоже калги дашь, — буркнул он.

— Калги дам! Кережа дам! — зачастил Матул.

Известие о том, что приносящий беду гость собрался уходить, сделало прижимистого лопаря неслыханно щедрым.

— Олень дам! — Матул покосился на внучку и поправился, — два олень! И еда!

Судя по нескрываемой радости, лопарь готов снарядить в дорогу прямо сейчас — лишь бы побыстрей забыть о существовании русса!

«А ведь запросто Весайнена обгонят. Отряд в бронях пойдет, не разбегаешься. Поцелуют дверной пробой, да и попрутся домой! Матул с Вылле в монастыре поживут, пока я за ними не приеду… а там и в Умбу…»

С души ровно камень свалился. С грохотом. Сергей даже на лопаря глянул — не удивился ли услышав? Матул привстал с ровы, сверлил Сергея полным надежды взглядом — может, пора олешка для русса запрягать?

«Ночь-заполночь, а мне в тундру? Из успевшей прогреться куваксы? Фигушки!»

— Ты вроде поспать предлагал? — со сладенькой улыбочкой напомнил Шабанов. — Так я не против. Самое время.

Лопарь явственно скрипнул зубами.

Ночь пронеслась незаметно, остался позади скудный завтрак, и очаг давно остыл. Ветер шнырял по куваксе, раздувал пепел. Невесомые сизые хлопья кружили в воздухе, оседая на лицах, на одежде, на оленьих шкурах…

— Вот и расстаемся… — пробормотал Сергей. — А я так и не сказал…

— Что? — чуть слышно выдохнула девушка.

Он и сам не знал. Что никогда не встречал таких? Что не сможет жить без ее улыбки? Что…

— Ты дождись меня, ладно? Я приеду, ты только дождись!

В глазах девушки аметистами блеснули слезинки. Губки дрогнули — по-детски, нежно и беззащитно.

— Я буду ждать! Месяц, год, десять! Сколько хочешь! Ты помни меня, слышишь?! Помни!

Почему-то в голосе совсем не слышалось акцента. Может быть голоса влюбленных во всем мире звучат одинаково?

Они шагнули навстречу друг другу. Одновременно… Грохот сердец наполнял Вселенную…

А поцелуй длился, длился и длился…

* * *

«Что такое «кережа»? Представьте метровой длины лодочку с широким скошенным транцем. Вместо киля — лыжа, над головой — сшитый из оленьей шкуры полог. Представили? Она родная и есть. Кережа. Одиночные лопарские санки.»