Высекать искру из подаренного Букиным огнива было сущим мучением. Особенно под неумолчные бабьи вопли. Сергей с тоской вспомнил китайские разовые зажигалки. До зажигалок оставалось четыре с лишним века… а до прихода Весайнена — не больше получаса.
— Чего орать-то? — проворчал Сергей, не рассчитывая впрочем, что его услышат. — Я ж дверь-то не подпер… Это Пекка такое любит, это ваши в Кеми детишек жгли!
Сено таки схватилось, огонь жадно лизнул стены, втиснулся под придавивший соломенную кровлю снег.
— Добро пожаловать, Пекка! — недобро пригласил Шабанов, поджигая хлева и конюшню.
Учуявшие дым хозяева выскочили на двор — хутор полыхал десятком огромных костров. Жалобно мычали коровы, человеческими голосами плакали овцы, бешено визжали кони… И никаких шансов на спасение.
Старый финн прошаркал на середину двора, босые ноги остановились посреди успевшей образоваться лужи. Накопленное тяжким трудом добро улетало к небу веселыми яркими искрами. Финн ненавидяще уставился на восток — туда, где лежали земли проклятых московитов. Иссохший старческий кулачок бессильно прогрозил невидимому врагу.
Рядом с патриархом, испуганно озираясь, вырос щуплый парнишка лет тринадцати. В худенькой ручонке мелко дрожал puukko. Разгоревшийся пожар отражался в полированном лезвии, на снегу нервно плясали оранжевые блики.
За спинами последних защитников подвывая топтались женщины — простоволосые, в накинутых на ночные рубахи кожушках, за подолы рубах цеплялась соломенноголовая ребятня…
Притаившийся у дальнего амбара Шабанов сплюнул и опустил самострел.
— Живите уж… — буркнул он.
Зарево пожара Весайнен не спутал бы ни с чем другим точно так же пылало там, где проходил его отряд. И не надо объяснять, что горит, и кто поджигатель.
Позади, на единственных оставшихся в отряде санях, подвывал дружинник с раздробленной медвежьим капканом ступней.
«Росомаха… — мысленно прорычал Весайнен. — Проклятая росомаха!»
Негромко скрипнул наст. Сбоку надвинулась грузная фигура десятника Яри Хакконена.
Бешенство хлынуло проторенной дорогой — кулак Весайнена с размаху врезался в челюсть Хакконнена, хрустнула кость. Детину подбросило в воздух, отнесло на пару метров.
Десятник пошевелил челюстью, на снег полетели выбитые зубы. Весайнен презрительно плюнул в окровавленное лицо.
Пекка, забыв о десятнике, уставился вдаль. Бороду встопорщила хищная усмешка, блеснули зубы — в сполохах далекого зарева они казались оранжево—красными… отведавшими хлещущей из вражеской глотки крови.
Хакконен завозился, поднимаясь на ноги. Его шатало, глаза норовили съехаться к переносице. Пекка ощерился, потянул из ножен меч. Напуганный десятник отшатнулся, запутался в лыжах… Весайнен его попросту не заметил.
В несколько прыжков обезумевший каянец подскочил к оставимся в живых пленникам, из широко разверстого рта вырвался звериный вопль, меч со змеиным шипом рассекал воздух.
— Хей, monker, хочешь сфопота? — выкрикнул Пекка на ломаном русском, обрушив сверкающее железо на плечо вставшего перед ним инока.
Плоть расступилась, в разрубе сахарно белели кости… Инок хотел перекреститься… брызжущий кровью обрубок руки нелепо дернулся… инок покачнулся и упал ничком.
— Ратуйтесь, секотня всем сфопота! — проорал Весайнен.