Ныне и присно

«Вылле спасти надо, о том разговору нет. Сам девчонку в монастырь послал, самому из пеккиных лап и выдергивать. Букину с Харламовым за то что в ночь да на верную смерть пошли — поклон земной, но почему ж поганец каянский безнаказанно уйти должен? Неблагоразумно втроем на сотню? Чихать. Могу вовсе в одиночку пойти. Благоразумные, небось, до сих пор по избам сидят, да воеводу за отбитый приступ славят.»

Славят… в памяти тут же всплыла недавняя гульба…

* * *

В съезжей — воеводской — избе успели истопить печь. Даже стоя у дверей Сергей ощущал волны гуляющего по избе жара.

— Значится Шабаненок Кавпейку одолеть сумел? — недоверчиво покачал головой староста Кузьмин. — Чудны дела твои, Господи…

Узловатые пальцы поскребли клочковатую бороденку, хитро прищуренные глаза стрельнули в сторону угрюмо сидящего за столом воеводы. Загрязской потянулся к штофу, казенное вино щедро плеснуло в мутно-зеленого стекла стакан.

— Будем здравы!

Загрязской выпил, закусил щепотью квашеной капусты. Белесая капустная ниточка запуталась в бороде.

— Повезло сопляку — жив остался, — проворчал он, промокнув губы тыльной стороной ладони. — Кавпей его нашинковать мог не хуже, чем твоя жена эту капусту… — в рот воеводы, выразительно поболтавшись перед носом Кузьмина, отправилась еще одна щепоть.

— Ага-ага, — с усмешкой покивал староста. — Тока вышло иначе: не дадено было Кавпею верх взять. Бог-от правду любит… да нам того ж заповедует. Стрельцов ты, чай, милостями не обошел — чем парня одаришь?

Воевода поперхнулся, лохматые брови недоуменно поползли вверх.

— С чего я-то его одаривать должон? Мое ли дело — поморским недорослям кошели набивать?

— С того, что сам за свея немалый барыш поимеешь, — отрезал староста. — Царю-то в радость, что воеводы его ворогов в полон берут.

И без того угрюмый воевода потемнел грозовой тучей.

Объект беседы впервые позволил себе открыть рот:

— Спасибо на добром слове, — поклонился он старосте, — не заради денег старался…

Молния воеводского гнева, вместо того, чтобы обрушиться на старосту, нашла иную цель:

— Молод еще, в разговоры старших встревать! — рявкнул Загрязской. — Радоваться должон, что в теплой избе нашего решения ждешь.

«Дерьмо! — мысленно выругался Шабанов. — Дернула нелегкая пасть раззявить! Хорошие манеры проявить захотел. Выкручивайся теперь…»

— Так я и радуюсь! — расплылся он верноподданической улыбкой. Вытаращенные от усердия глаза поедом ели начальство. — Потому и сказать осмелился, что радый! Я ведь и впрямь на Кавпея сдуру напоролся! Кабы не стрельцы — забил бы меня свей!

Тяжелый воеводский взгляд уперся в Шабанова — не изгаляется ли сопляк? Сергей подлил в улыбку изрядную толику идиотизма. Разве что слюну не пустил. Загрязской чуть помягчел, собравшаяся над Шабановым гроза явно прошла мимо.

— Дурак ты, паря, — удовлетворенно констатировал воевода. — Другой на твоем месте, кричи на него — не кричи, все одно гоголем ходил бы.

Горлышко штофа вновь звякнуло о край стакана, по избе поплыл густой сивушный аромат.

— Прими-ка от щедрот моих!

Староста ехидно хмыкнул.

— Щедр у нас Владимир Владимирович, неча сказать… пробормотал он. Услышавший бормотание Загрязской раздраженно дернул щекой, подвинул к Сереге капусту.

— На, закуси…

Шабанов уцепил чуть не горсть — во рту после царевой водки словно полгода кошки гадили. На глаза навернулась неподдельная слеза.

— То-то… — непонятно заметил воевода и вдруг рыкнул: — Ну? Проси, чего надо, пока я добрый!

«Просить? Чего просить-то? Корову? Шняку? Или сразу лодью? Ведь даст. Или оплатит. По-княжески заживу… правда, без Вылле…»

Мелькнувшая перед внутренним взором лодья хлопнула белоснежным парусом и скрылась за горизонтом.

Туповато-преданная мина исчезла с лица. Сергей выпрямился, взгляд бестрепетно вперился в ожидающе молчащего воеводу.

— Мне бы… самострел хороший, — бухнул Шабанов, как в ледяную воду с разбега сиганул. — Я из лука плохо стреляю… да стрел железных — у каян пеккиных кольчуги добрые, русской ковки, абы чем не пробьешь.

Староста досадливо крякнул, воевода же икнул и оторопело разинул рот.

— Никак, за Юхой вдогон собрался? — недоверчиво поинтересовался Загрязской, едва к нему вернулся дар речи. — Или водка царева в голову шибанула?

— Девицу Юха полонил, — нехотя вымолвил Шабанов. — Лопарку. Она меня после дыбы выходила, а я ее в монастырь с вестью о Юхином походе послал… на горе да поругание…

Воевода откинулся к стене, упер руки в боки. На суровом лице мелькнуло странное несвойственное очерствевшему до каменности воину тоскливое выражение. Мелькнуло и исчезло.

— Девку, значит, у Весайнена отбивать собрался… — задумчиво протянул он. — Оре-ел! О матери подумай. Что с ней весть о твоей смерти сделает? Что она мне скажет, узнав, кто сыночка на погибель дареным самострелом благословил?

Воевода привстал, как—то сразу увеличившись в размерах, гранитной скалой навис над Шабановым. Сергей понял, что чувствуют враги Загрязского в последние минуты жизни… но взгляда не отвел.