Нулевой цикл

— Вы упустили самое главное, Вадим Сергеевич, — вмешалась Кетова, швыряя на стол окончательно истерзанную да так и не распечатанную пачку сигарет, — вы ничего не сказали о взаимоотношениях этого гомункулуса с близкими людьми. Какая из двух семей станет семьей этого несчастного существа? Какой муж будет ее мужем? А дети? А ведь и у Бельской и у Верещагиной еще живы отец и мать, я узнавала.

И снова тишина, тугая, точно огромный ком резины. Тишина, в которой умудренные жизненным опытом люди осмысливали все сказанное ректором, пытались примерить к себе ту небывалую и никому еще неведомую трагедию раздвоения личности.

Тишину нарушил негромкий голос ректора.

— Что вы можете возразить, Ася Давыдовна? — спросил он.

Ася пожала плечами — возразить ей было нечего, хотя мозг ее упрямо искал возражения.

— Что ж, давайте принимать решение, — обратился Вадим Сергеевич к членам совета. — Событие, свидетелями которого мы стали, наверняка приобретет самую широкую огласку. И от нас, товарищей Барботько, прежде всего потребуют принципиальной оценки ее поступка. Мы ведь не просто ученые, мы советские ученые, коммунисты. С этих позиций нам и следует отнестись к выпавшей на нашу долю ответственности… Кто имеет слово?

Первой была Кетова. Прежде чем заговорить, она снова принялась терзать пачку с сигаретами. Из уголков коробки посыпались на стол крошки табака.

— Считаю, — Кетова брезгливо покосилась на Асю, — что Барботько не имеет более ни морального, ни юридического права продолжать исследовательскую работу. А тем более заниматься преподавательской деятельностью. Короче говоря, — в глазах Кетовой был лед, — я предлагаю ходатайствовать перед ВАКом о лишении Барботько ученого звания и степени.

Кто-то уточнил ее словами ректора:

— Звания советского ученого.

Ректор начал персональный опрос: «Профессор Охрин?», «профессор Легачева?», «доцент Смолич?»… Одни безоговорочно присоединялись к Кетовой, другие пытались как-то смягчить решение, ссылаясь на молодость Барботько, на ее неопытность, предлагали отстранить от исследовательской работы, но позволить продолжать педагогическую и врачебную — все-таки Барботько приобрела известность как хирург.

На старике Персидском произошла заминка. Персидский гаркнул «Нет!», и, нахохлившись, решительно отказался привести мотивы отказа.

Последним был Гликин. Устремив глаза в потолок и барабаня пальцами по губам, сложенным трубочкой, он не сразу отозвался на вопрос ректора.

— А не спешим ли мы? — усомнился он. — Коли уж заговорили языком диалектики, отчего бы и не поразмыслить. При такой-то суете можно споткнуться на самом очевидном и расквасить себе нос. Все взяли на себя роль прокуроров. А кто же защитник?

И он всем телом повернулся к Асе, испытующе глядя в ее лицо. Ася встрепенулась. В словах Гликина вдруг вспыхнуло яркое пятнышко света, в котором замаячило нечто такое, что ускользало от всех, здесь сидящих. Даже от Вадима Сергеевича. Ася словно вдохнула солидную порцию нашатырного спирта. И все в ней разом возмутилось против самой возможности сложить оружие. Здесь, в этой комнате, решалась не просто ее судьба ученого, но и правомерность решения проблемы. Ей предстояло одним ударом разрубить гордиев узел, ибо времени на раздумье не осталось.

Но как? Как?

— Насколько я понял, — резюмировал Вадим Сергеевич, профессор Гликин воздерживается. Странная позиция, на мой взгляд. Ну что ж, прошу выслушать проект решения.

И тогда, опережая проректора, поднялась Ася.

— Вадим Сергеевич, — она предостерегающе подняла руку, разрешите прежде небольшую справку.

— Она, что, имеет какое-то значение? — нахмурился ректор.

— Безусловно!

— Даже так? Любопытно… Говорите, Ася Давыдовна.

— Видите ли, — Ася поежилась, увидев, с какой надеждой смотрит на нее старик Персидский, — видите ли… я… все мои друзья знали, как совет отреагирует на наш эксперимент. Нет, нет, я не собираюсь оправдываться! — предупредила она нетерпеливый жест Вадима Сергеевича. — Просто, прежде чем пойти на совет, я распорядилась обесточить все жизнеобеспечивающие установки, — Ася сделала многозначительную паузу, краешком глаза уловила, как понимающе заблестели глаза Аркаши. — С вашего позволения, эксперимент с созданием гомункулуса закончен летально. Уродливого существа, скроенного по методу уэллсовского Моро, как изволил сравнить наш уважаемый Вадим Сергеевич, не существует.

Ах, опять эта многозначительная томительная тишина! А как вытянулось лицо Персидского, как медленно выпрямилась Кетова, как застыл Гликин с губами, сложенными трубочкой! Ася села, поправив брюки на коленях. Рядом с нею чуть слышно, но облегченно и восторженно вздохнул аспирант Аркаша…

Ее попросили уточнить: «Вы что, сняли давление в барокамере?», «Как?! Вы прекратили подачу крови?», «А биостимуляторы? Надеюсь их-то вы не выключили?»

— Да они попросту убили ее! — развела руками Кетова.

— Я окончательно отказываюсь понимать вас, Ася Давыдовна, — в явном замешательстве пробормотал Вадим Сергеевич. — Вы что, действительно сделали это?