Нулевой том

Первый экзамен он, однако, сдал. На второй – заболел. Мама слала частые письма, волнуясь, как дела. Кирюша писал, что все в порядке. На третий экзамен он опоздал, и эта нелепая случайность явилась причиной того, что он получил «неуд». Просто этот негодяй, рассердившись, что ему пришлось ждать Кирюшу, не дал ему как следует подготовиться, а потом нарочно засыпал. На следующий экзамен Кирюша просто не явился. Маме он писал, что все в порядке, потому что ничего еще не было потеряно и он был уверен, что выдюжит, а волновать маму, да еще когда она отдыхает, не хотел. Он приободрил себя, и они с приятелем закатили выдающийся «кир». Тем не менее к последнему экзамену Кирюша подготовился неплохо и шел в полной уверенности. И тут произошло опять непредвиденное: эта подлая старуха имела на него зуб и приложила все усилия к тому, чтобы завалить Кирюшу. Кирюша доблестно боролся и ответил почти все, но она таки поставила ему «неуд», придравшись к совершенному пустяку и представив этот пустяк как самую принципиальную ошибку, свидетельствующую о полном незнании предмета.

Это было ужасно… Кирюша и злился и переживал, но еще не все было потеряно. И он написал маме, что все в порядке. Он явился в деканат, чтобы уточнить сроки пересдач, и тут узнал, что уже подан директору рапорт на отчисление его, Капустина Кирилла, из института. Кирюша пробовал возражать, что два завала еще разрешается пересдать, что, в конце концов, он болел во время сессии, и это тоже нельзя не учесть. Но ему объяснили, что помимо двух двоек и болезни у него была еще неявка без уважительной причины, что само по себе расценивается как третья двойка, а уж с тремя двойками, извините, но мы вынуждены были подать рапорт. Кирюша еще пробовал доказать, что у него все-таки не три двойки, а две, и что две двойки – это не то, что три. Но его уже не слушали. И он нахамил и хлопнул дверью.

И рапорт был утвержден.

В таком жутком положении он оказался. Мама должна была скоро вернуться. Папа тоже прислал телеграмму. Соседи с Кирюшей не разговаривали, и Кирюша легко мог себе представить, чего только они не расскажут родителям о его «кирах». Но, как ни странно, он не только не был расстроен или обескуражен, но даже ощущал подъем и какую-то непонятную радость. Как-то, сам собой, получился исход. Правда, что дальше, было неясно. И что действительно было очень грустно, это предстоящие объяснения с родителями и их огорчения. Но к чему было об этом думать, пока они еще не приехали? Все равно ничего не придумаешь… И Кирюша постарался забыть об этих действительно очень грустных и предстоящих вещах, и не без успеха.

А было уже лето, и погода была все такой же прекрасной, всем на удивление. И Кирюша прошатался два дня по улицам, и молодые женщины и девушки волновали его еще больше, и при этом ощущение подъема и какой-то непонятной радости не проходило. Только вот поделиться было не с кем…

А ребята, с которыми он проучился два года, очень ему сочувствовали, но ему не нравилось это сочувствие. Оно казалось ему неискренним, равнодушным, просто так. Кирюша был уже не с ними. Они ему стали чужими как-то сразу. И еще они все время напоминали ему о случившемся и своим присутствием, и своими сочувственными словами. А Кирюша стремился забыть, потому что не знал, что ему делать, и придумать было уже решительно нечего. И вот-вот должны были приехать родители…

Он был уже не с ними. Но он не был и ни с кем другим. У второго Кирилла началась сессия, и он успешно сдавал один экзамен за другим.

Поделиться было не с кем… И когда быть одному становилось невмоготу, Кирюша снова и снова приходил к ребятам в общежитие, и там они напоминали ему о случившемся своим присутствием и своими сочувственными словами. И Кирюша все больше злился на них.

На третий день ребята уезжали на практику в Заполярье. И это было единственным, чему завидовал Кирюша. В остальном он ощущал даже какое-то непонятное свое преимущество. Но вот они уезжают… А он остается. А уехать вообще-то надо бы ему. Это даже вроде решение. Но уехать было нельзя. Родители…

На третий день Кирюша, с утра решив не растравлять себя тем, что ребята уезжают, а он остается, и не идти поэтому провожать их, к вечеру сам собой прибрел на вокзал чуть ли не за час до отхода поезда.

Не пропадать же билету!

Ту-ту-у-у! – сказал паровоз. – Ех-х-хать или не ех-х-хать, – пыхтел он.

– Ну, давай же решайся, – высовывался из окна Мишка.

– Кирюша, Кирюша! Давай с нами, – кричали девицы.

– Не пропадать же билету! – сказал Мишка.

Высунулся руководитель.

– Так это вы… А вы и вправду поезжайте. Вон вы даже у меня из списков не вычеркнуты.

– Мало ли, – сказал Кирюша, – приказ-то висит.

– Да, – сказал руководитель, – приказ – это шабаш… Но вот и билет на вас есть.

– Мало ли, – сказал Кирилл, – бухгалтерия не обернулась.

– А вы все-таки поезжайте – ничего не потеряете, а мало ли что бывает…

– Зачем же мне себя зря дергать, – сказал Кирилл, – безнадюга.