Читаем Нулевой том полностью

4. Если масса людей не делает всего, что от нее требуют, но делает хоть что-нибудь, в результате получается что-то значительное. «То на то выходит», – как говорят работяги, и каждый получит, что ему причиталось.

Вот очевидная работяжья философия, без производных. Очевидность всего этого является чисто «гербовым» открытием.

Перед тем как покончить с ученичеством, я сдавал экзамен по технике безопасности. Ирония судьбы – опять экзамен! И опять у меня была с ним морока. Эта техника безопасности хотя и не представляет собой ничего сложного, но в ней масса сугубо формального, представляющего собой скорее снятие ответственности, нежели защиту людей. Основной принцип: «И кочерга раз в год стреляет». Однако люди, ею занимающиеся, требуют. Упомнить многие вещи в ней вне практики трудно. А требуется какое-то особое «понимание» ее, и члены комиссии важно именуют ее наукой. Я даже понимаю, что такое «понимание» действительно существует, но это опять же опыт. А у меня его еще нет. В общем, отвечал я неважно. Каждый ответ начинал: «По-видимому, это так-то и так-то…» Причем ужасно тянул, и это «по-видимому» сводило комиссию с ума. В общем, мне присвоили только третий разряд. Но за меня похлопотал мой прямой начальник, потому что я зарекомендовал себя в работе, и мне переправили на четвертый, что уже норма.

Мне гораздо приятнее с рабочими, чем со своими ребятами. Работяги какие-то цельные, ясные, конкретные, а ребята – только четвертинки и половинки того, чего они еще собой не представляют. Им дано вроде больше, но они какие-то непереварившие. Ты опять скажешь, что я завидую… Но это не так: я могу согласиться, что я тоже долька.

Ну, что еще…

Дописав, он опустил письмо и направился далее, к общежитию.

<p>Кирюха</p>

Однако – суббота.

В своей комнате он не обнаружил ни одного человека. Зато дальше по коридору дверь в одну из комнат была приоткрыта, и оттуда несся шум явственного свойства. Он направился туда и увидел там всех ребят, и дым коромыслом, и бутылки на столе.

– Кирюха пришел! Кирюха!.. – закричали в комнате. – Ну как, Кирюха? Ну что, Кирюха? – кричали они.

– Ничего, – сказал Кирюха. – Все пьете?

– Именинник есть! Именинник имеется! – кричали ребята. – К нам, к нам, Кирюха! – кричали они.

– Да нет… У меня сердце болит после этого, – сказал Кирюха таким тоном, что каждый мог понять, с одной стороны, что он шутит, с другой – что такой уж он много переживший человек, что и пил немало и вот теперь действительно побаливает сердце, и, с третьей, что выпить он не против. – Странное дело, чуть-чуть и выпиваю, а болит…

– Ничего себе чуть-чуть!.. – сказал кто-то восхищенно. – Да ты уж выпить не дурак!

– Не дурак! Не дурак! – закричали все.

– Да что вы его уговариваете? Смотрите, как у него глаза горят!

– Все! Все!

И все выпили. Кое-кто был уже хорош.

– Хорошо! – сказал Кирюха. – Нет, я не закусываю.

Кирюха – авторитет. Специалист по многим вопросам. Например, завели разговор о винах, умный, мужской. И тут же спор, и рядом ссора, и уже два лагеря: один, бесспорно, за второе, вторые – за первое, а остальные уже не разбирают, что к чему. Кто рассудит?..

– Кирюха, а ты пил «Лидию»?

– Да, прекрасное вино, – говорит Кирюха.

– Вот видишь! Вот видишь! – ликует сторонник «Лидии».

– Кирюха, а как ты относишься к восемнадцатому номеру?

Кирюха не помнит, что это за 18-й номер…

– Дерьмо, – говорит Кирюха.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Андрея Битова

Аптекарский остров (сборник)
Аптекарский остров (сборник)

«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа. От «Аптекарского острова» к просторам Империи…Тексты снабжены авторским комментарием.

Андрей Георгиевич Битов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века