Нулевой том

Она растолкала Бобра (нашего завмага), объяснилась с ним и, пока тот шел открывать свою лавочку, сбегала к начальнику, добудилась и его, а тот растолкал шофера и велел срочно собираться в город и везти Толика в больницу.

Через пять минут гудел весь лагерь. Жены, вставшие раньше своих мужей, чтобы приготовить завтрак, узнали о случившемся, и от их крика проснулись мужья, много раньше обычного. Следом проснулись дети.

К Толику потянулись паломники. У палатки образовалась очередь. А Толик допивал лежа свою бутылку, открывал и закрывал портсигар и рассказывал, уже туманясь и заплетаясь, как он его, голубчика, того…

Толик не удовлетворил еще и половины заинтересованных, как бутылка кончилась.

– Тащи еще пузырек! – крикнул он жене. – Да живее – для жизни опасно…

Он выпил еще с полбутылки, когда шофер собрался. Толика с великими почестями, на руках отнесли к машине. Он что-то горланил, размахивая почему-то не парализованными руками: в одной было полбутылки, в другой – портсигар.

Ехать было далеко. Толика растрясло, он уснул и очнулся уже у самого города, на подъезде к мосту. Проснулся и почувствовал, что, пока он спал, каракурт не дремал. Пожалуй, что он, Толик, почти уже не мог пошевелиться. Однако он сделал над собою усилие и допил водку, а бутылку вышвырнул в реку.

Шофер сгрузил его у больницы, хотел проводить, но Толик прогнал его.

– Я сам! – кричал он, путаясь в турникете, что не мудрено, если человек укушен каракуртом и уже почти полностью парализован.

В приемном покое несколько удивились. И даже не хотели принимать. И даже хотели вызвать милиционера. Что естественно, если в чистых, тихих покоях вдруг появляется такая колеблющаяся фигура, что даже не разглядеть. Словно фотография не в фокусе. Но эта тень орет, гремит, опрокидывает стулья, матерится и хватает за грудки, а грудки – это белоснежный крахмальный халат.

Но фокус с портсигаром, в котором был красненький паучок, удался Толику и тут.

Как-то его умыли и переодели, что-то ему впрыснули, и он проснулся на следующее утро, ничего не понимая, в этой чистоте. Хотел закурить и ничего не нашел. И вообще обозлился.

Явилась чистенькая, аккуратная сестра, чтобы сделать ему укол.

Толик категорически отказался. Слишком категорически…

Конечно, скандал. Конечно, слезы.

Увещевали. Стыдили. Приходил главврач.

Кое-как успокоили. Приготовились к уколу.

– Надо же, – рассказывал Толик, – разве ж это врачи! Мясники. Ка-а-ак она мне всадит!.. Игла – с полметра. Не шприц – бутылка. Да еще у нее не сразу получилось, так она меня раза три тыкнула. Что там каракурт – ерунда. Я как вскочил, шприц разбился, а ее словно ветром сдуло. Опять появились всей бандой. И что-то мне еще вклеивают… А сами уколов делать не умеют. Выписывайте, говорю, меня… А не станете – удеру! И удрал.

У приятеля в городе переоделся. Ну, полечились мы немного…

Толик вернулся на следующий вечер. Хорошо выглядел…

А наутро вышел на работу.

Фрукты

Ну а фрукты – совсем другое дело!

Формы тепла

Жара

Я сплю на крыше. Поперек ущелья. В ногах хребет и в головах хребет. Солнце восходит из-за моей головы, вернее, из-за тех гор, что у меня в головах. Оно высовывается из-за острого гребня: долька, половинка… И вдруг встает на гребень, румяное и круглое, как колобок. Кажется, крикни, и оно покатится вниз по склону. До самой нашей базы. Солнце высовывается из-за гребня, и начинается перестановка, перераспределение света и тени. Лучи падают на вершины противоположного гребня, того, что у меня в ногах. Линия, разделяющая освещенную верхнюю часть гребня и теневую нижнюю, сползает вниз. А солнце поднимается вверх. Вот и весь склон освещен. Тени бегут. И даже на дне, где находится наш поселок и особенно застоялась тень, даже тут светлеет. Свет занимает окраинные дома поселка и стремится к центру. Подобрался к моей крыше, осветил ноги. Ногам становится жарко под ватным одеялом, сон слабеет. И вот свет ударяет в лицо, будит. Помычишь, покрутишь головой – проснешься. Делать нечего – солнце.

А если сон так крепок, что не проснешься от первых лучей, то все равно проснешься вскоре. Но проснешься разбитый, мятый, смурной. И целый день будешь ползать как муха.

А солнце стоит где-то над нами. И освещает уже и левый склон, и правый, и дно ущелья. А ведь еще так рано… и ты совсем не выспался.

Куда деться от солнца? Дома накаляются, в комнатах душно и набиваются мухи. А деревьев тут нет. Ни сени, ни шума листьев. Нету деревьев. Единственная тень – от домов. Выносишь койку, приставляешь к стенке, в тень. А тень уменьшается, тает. И становится шириной в полкровати. Больше не поспишь… Можно еще так полежать. Но вдруг сетка под тобой начинает ходить ходуном. Оказывается, под кровать забился козлик и пытается устроиться поудобнее. Под кроватью – тень. Выгонишь козлика – там спрячутся куры: им там достаточно тени и места.

А настырное солнце лезет и лезет вверх.