Нулевой том

Путешествие – старое слово. Все называется теперь иначе: командировка, поездка, экскурсия. Предотъездные волнения… Беготня по служебным коридорам – бумажки, подписи и командировочные в кармане наконец. Прощание со случайно встреченным, тоже бегущим, убегающим приятелем – погребок, еще погребок… Возвращение домой – настороженная жена, а шапка у тебя, как ты вдруг обнаруживаешь в зеркале, глупо съехала набок, и глаза блестят и бегают… Да вот, уезжаю… завтра… вот и билет, посмотри… да нет же, ничего я не истратил!..

И ты едешь, летишь. Десять тысяч километров – и снова бегаешь по таким же коридорам с такими же табличками, знакомишься, знакомишься, трясешь руки, уши болят от улыбок. Летишь в соседний город и на обратном пути лениво спрашиваешь: какое тут расстояние между этими городами, сколько тут километров? Оказывается – восемьсот. А тебе казалось, ты выехал за город, скажем, в Комарове.

Неделя, другая – и опять те же десять тысяч километров. Вылетаешь утром и прилетаешь утром. В тот же день. Стоп, приехали. Пиши авансовый отчет.

Две недели, двадцать пять тысяч километров – какое путешествие! – командировка. А главные люди для тебя – брезгливые бухгалтера и равнодушные кассиры: мало ли вас ездит! Ездят все и ездят.

Старое слово

И все-таки в данном случае это то слово: путе-ше-ствие! Оно длилось двадцать пять лет, двадцать пять раз по двадцать пять тысяч километров – летных, железнодорожных, в кузове и пеших. Мы сбрили двадцать пять километров бороды и снова ею обросли. Мы седеем, лысеем и вставляем зубы. «Такими ли мы были в ваши годы! – говорят нам. – Вот мой дед, девяносто лет, все зубы целы и ни одного седого волоса. И помер-то случайно: надорвался, катя жернов из деревни в районный центр». А мы все возвращаемся на родные пороги, топчемся, отряхивая снежок, и смущаемся понемногу: что это – сердце? А мы обнимаем, целуем и таем от счастья.

Конечно же, путешествие! Вся жизнь.

А с меня уже пуговицы сыплются.

«Очень вы нам нравитесь, – сказали мне в редакции, – вот мы вас и вызвали». – «Да, – говорю, – как приятно!» – «Вот вы такой-то и такой-то, – говорят мне, – и диалог у вас, и пейзаж – весь вы какой-то такой, какой нам нужен. Пора вам сделать что-нибудь и для нас…» Вот сижу я в мягком кресле, киваю, смущаюсь, пытаюсь казаться скромным – а я уже не я, мягкий, как кресло: растаял. «Вас должна заинтересовать, – говорят тогда мне, – такая злободневная тема, как строительство коровников без применения…» – «Да нет, знаете, как-то, – говорю я, чуть трезвея, – это очень, конечно, но я, вы понимаете…» – «Понимаю, – говорят мне, – вам это неблизко. Ну а вот, например, проблема экономии кожи при закройке обуви, помощь ученых в этом вопросе…» – «Нет, – говорю я тверже, – я ведь ничего в этом не смыслю». – «Это и не требуется, – говорят мне, – просто вы со свойственной вам…» – «Нет, – говорю я твердо. – У вас есть другие люди, которые имеют в этом опыт и прекрасно справятся, а какое отношение имеет то, что я делаю, к тому, что вы предлагаете?» – «Ах, вот вы о чем… – сказали мне. – Вы, наверно, думаете, что мы собираемся как-то вас ограничить, изменить, принудить? Боже упаси! Нас как раз интересует сохранение вашей творческой индивидуальности в том, что вы для нас напишете, именно это нас и привлекает, иначе бы мы просто послали Сидорова или Петрова. Если ваша манера не сохранится в материале, то он нам, говоря по чести, и не нужен. Мы лучше тогда Сидорова или Петрова пошлем – он по крайней мере справится. А мы именно хотим, чтобы вы поехали».

Дорогой мой положительный

«Нам нужен свежий, новый остроположительный материал. И вот чтобы в вашей манере…» – «Да ведь материал-то к манере небезразличен!» – восклицаю я. «Не совсем вас понимаю, – говорят мне, – как раз интересно, чтобы вы попробовали применить свою манеру на незнакомом материале. А что вы так умеете, как вы умеете, то это мы и так знаем. А тут может получиться приятная для всех неожиданность…» – «Вот именно, – говорю я, слабея, – неожиданность!»

Я кошусь в зеркало и вижу, как на мне вспыхивают свежие седые волоски. «Неужели вас не волнуют положительный герой и его проблема?» – «У меня все положительные… – скучно говорю я. – На отрицательных у меня сил не хватает». – «Да нет, – говорят мне, – я про других положительных говорю. Герои, маяки… Неужели вас это не трогает?» – «Не знаю, – говорю. – Только героизм, по-моему, не черта, а проявление в обстоятельствах… А так все люди обыкновенные. Живут – тем и герои». – «Да, – говорят мне, – интересная мысль… Я вас, кажется, не всегда понимаю… Ну так как же насчет какого-нибудь героя?»

«Есть! – вдруг кричу я с радостью и отчаянием. – Есть один! Как же я забыл! Знаю одного, хорошо знаю. С детства. Вот уж положительный, вот уж герой! В вулканы лазает. Каждый год себе что-нибудь ломает: руку, ногу, шею. И никто его, заметьте, не гонит – сам лезет, совершенно бескорыстно, в самый кратер. Не человек – символ!»

«А вы говорили…» И мне улыбаются виноватой улыбкой.