Провинциальный городок диктовал свои условия жизни. Точка на рынке не давала солидных денег, хотя на жизнь Максу хватало. И не только на свою, но и на вполне нормальную жизнь своей, три года назад случившейся жены. Да и не в деньгах, наверное, было дело. Просто иногда становилось скучно сидеть за прилавком, показывать и продавать товар, получать деньги, давать сдачу, от рыночного однообразия ему иногда хотелось волком выть. И тогда он придумывал разные, вроде как, побочные виды заработка. Хотя, конечно, дело было совсем не в деньгах. Ему просто хотелось вырваться, ринуться во что-то другое, хоть немного интереснее торговых будней. Ему хотелось приобрести металлоискатель и разыскивать всякую фигню, сокрытую под землёй, но стоило это развлечение дороговато, да и найдётся ли хоть что-нибудь в окрестностях захудалого городка? Ему хотелось прыгать с парашютом, но и это стоило денег. Ему хотелось сплавляться по горным рекам на рафтах, но для этого нужно было затратить не только энную сумму денег на поездки к этим самым рекам и на те же рафты, но и массу времени, да плюс ко всему море физических усилий вкупе с волевыми. А к таким, откровенно говоря — жертвам, Макс не был готов. Поэтому, одно время он стал читать, всё подряд — классику, новых авторов, и даже философию и что-то там научно-популярное. Вначале было интересно, потому что было свежо, новые мысли, новые идеи, но уже через год всё ему надоело. Всё показалось однообразным и надуманным. Он брал новую книгу, прочитывал страниц десять и закрывал. Примерно такое я уже читал, говорил он себе, и пару раз зевал. И тогда, чтобы хоть на один-два дня отдохнуть от скуки, от торговли и от, хоть и не так давно случившейся, но уже успевшей надоесть жены, он придумал мотаться по сёлам и менять палёную водяру на картошку, а заодно собирать грибы на окрестных лугах. Грибов на этих самых лугах было немного, и картошки у сельчан почти не было, но само ощущение свободы и риска с лихвой восполняло все эти нюансовые недостатки.
У Пашки было всё по-другому. Он был законченным раздолбаем и любителем попить водочки, и лучше всего, что являлось само собой разумеющимся в его понимании — на халяву. Отслужив два года в стройбате, он уже пять лет никак не мог, а если быть точным, не хотел искать нормальную работу, заводить семью, и обрастать всеми прочими атрибутами нормальной, человеческой жизни. Если не вдаваться в подробности, он был полной противоположностью Макса.
И всё, что их объединяло, это желание пострадать ерундой, делая при этом вид, что они занимаются стоящим делом.
— Я, наверное, накачу, — Пашка поднял с пола бутылку и открутил пробку.
— Грамм сто, не больше, — Макс покривился, представив, каким может быть на вкус это дешёвое пойло. — Чё ты думаешь, мне в прикол на твою пьяную рожу смотреть?
— Ладно-ладно, — буркнул Пашка, и задрав голову, остограмился прямо из горла.
— Фу, блин, — просипел он. — Малость неприятна.
Макс снова покривился.
— Слушай, мы ж в Сотниках в прошлый раз ни хрена ничё не наменяли, — Пашка закрутил пробку, и открыв бардачок, аккуратно примостил в нём бутылку.
— Зато свинтуса взяли. И клубники килограмм тридцать.
Пашка рассмеялся, вспомнив прошлые приключения. В Сотниках они наткнулись на двух конкретных колдырей, которые пообещали за три пузыря украсть свинью. Где они собирались её красть, само собой никто не интересовался, важнее было не вляпаться по полной программе. Но прежде чем заполучить главный приз, то бишь свинью, они ещё около часа пробегали по колхозному полю, собирая недозрелую, мелкую клубнику. Ночь тогда была тёмной, почти непроглядной, и только время от времени мелькала молния, подсвечивая её чёрное нутро. Парочка туч возле горизонта выясняла свои тучьи отношения, раскидывая во все стороны излишки энергии. Пашка помнил, как они все дружно приседали, стоило очередной молнии ветвисто вспыхнуть на половину неба. Слишком отчётливо она очерчивала их ссутулившиеся силуэты во время этих коротких, но очень ярких вспышек. Потом пошёл крупный, холодный дождь, и им пришлось спешно ретироваться с клубничного поля в хату к колдырям. Там был распит очередной пузырь, и местные ханурики стали собираться на дело.
— Слышь, — пьяно смеясь, доколёбывался до хануриков Пашка, глядя на их чёрные от грязи ноги, — А чё, ноги мыть западло?
— А зачем? Всё равно завтра вымажутся.
— Пацаны, — вещал ханурик постарше. — А хотите завтра в сад за вишней ломанём? Правда там сторож с ружьём и собакой. А собака у него, — ханурик крутил головой. Наконец его взгляд застывал на печке. — Во. Как эта печка.
Макс с Пашкой дружно ржали.
— Не, не надо вишни, — говорил Макс. — Свинью давай.
— А магар? — спрашивал ханурик.
— Вечером свинья, утром водка.
Ждать свинью условились возле разрушенной остановки. Минут двадцать полная тьма и мертвая тишина правили бал.
— Мы тихо, — пообещал ханурик помладше. — Ни одна муха не проснётся.
На двадцать первой минуте тишину просто на лохмотья порвал истошный поросячий визг. По всему маленькому посёлку неистово залаяли собаки, почуяв неладное.