Нуар

Широкоплечий подошел ближе, всмотрелся. Трудно сказать, что он сумел разглядеть. Лично я увидел лишь голову, обмотанную платком-куфией.

– Да, это вы… Ришар-сейид, я не знал… Мы не знали, что вы в этом участвуете!..

Я вновь поглядел на берег, на замерших в ожидании людей. Две с половиной тысячи – еще ладно, но на восточные церемонии времени уже не оставалось.

– Деньги у меня с собой. Подсветите фонариком.

Голова в платке нерешительно качнулась.

– Ришар-сейид, мне, право, очень неудобно. Вы помогали нам лекарствами, ваше новое средство спасло мою племянницу. Если бы мы знали, сейид, что это – ваша затея…

Он замолчал и внезапно дернул рукой, указывая на берег.

– Марселец сказал, что это яхуди… евреи. Ришар-сейид, зачем вы спасаете евреев? Они бы пальцем не пошевелили, если араба или русского ставили бы к стенке. А раз они хотят убежать от тюрьмы, пусть платят!..

– Тюрьма – это одно, – сдерживаясь, проговорил я. – Печь крематория – совсем другое. Слово «крематорий» вам понятно? Кстати, там не только евреи, есть даже двое русских, если уж вы их помянули.

Платок на голове широкоплечего еле заметно качнулся. Смех – короткий, злой.

– Печь… Ришар-сейид, яхуди умеют оплакивать свои бедствия, но их слезы быстро оборачиваются жемчугом. Однако сейчас не время спорить. Вы спасаете наших детей, значит, имеете права спасать и всех прочих. Пусть грузятся, мы доставим их на корабль. Вы будете должны нашей семье тысячу франков, но с отдачей можете не спешить. Да пребудет с вами Аллах, сейид!..

Поклонился, махнул рукой кому-то на катере. Негромко заворчал мотор.

– Сэр! Одну минутку, сэр! Мне надо с вами переговорить!..

Почти все уже погрузились, этот же, длинный словно жердь, с заметной картавинкой в голосе, вернулся с полдороги. Заступил путь, выставил вперед узкую худую ладонь.

– Это не займет много времени, сэр! Моя семья не смогла заплатить, у нас просто нет денег. Но я не бедняк, мне лишь надо попасть на корабль и послать радиограмму. На чей адрес оформить перевод? Я понимаю, это все нелегально, вы очень рискуете.

Вновь не увидеть лица. Но выговор не спутаешь – Штаты, Восточное побережье.

…И снова деньги. Но этот человек прав, иного оружия у нас пока нет.

– Потратьте то, что должны, на своих спутников. Не все могут посылать радиограммы. Идите, вам пора на катер.

Он кивнул, но не сдвинулся с места.

– Сэр! Чем я могу помочь вам и вашим друзьям, когда вернусь в Соединенные Штаты? Поверьте, у меня есть возможности. Скажите, чем?

– Молчите, – даже не думая, ответил я. – Даже когда кончится война, все равно молчите. У арабов есть пословица: сделай добро и брось его в реку. В нашем случае – в океан.

Уже поднимаясь на борт, человек внезапно обернулся, поднял руку:

– Отпускай хлеб твой по водам…

Мотор заработал в полную силу, маленький кораблик рванулся вперед.

– Потому что… по прошествии многих дней… опять… найдешь его…

Катер уходил, черный силуэт исчезал в повисшей над океаном безвидной мгле. Неясное пятнышко… Точка… Еле слышный звук мотора слился с шумом прибоя, а я все стоял, смотрел, смотрел.

Отпускай хлеб твой по водам…

Самое время давать сигнал к отходу. Что бы ни случилось там, в темном море, мы уже ничем не сможем помочь. Можно лишь надеяться – и ждать. Но я все медлил, стоял, прислушивался, вглядывался во тьму. Еще немного, чуть-чуть…

Пора!

Тонкий острый луч прочертил в темном небе восьмерку – раз, другой, третий. Я спрятал фонарь, обернулся.

– Это я, – сообщила , беря меня за руку. – Дядя Рич, ты чего такой мрачный? Все же хорошо прошло?

Я пожал плечами.

– Штатно. Можешь веселиться. Разрешаю петь и плясать.

– Правда?

Отступила на шаг, улыбнулась.

Время вишен настает,
И соловей поет,
И дрозд летит на праздник…

Я открыл рот, дабы пресечь, но из темноты кто-то подхватил хриплым шепотом:

Все сердца любви полны,
И в солнце влюблены…

На меня надвинулось нечто большое, черное. С немалым трудом я сообразил, что это всего лишь плащ – хорошо знакомый черный плащ, форменный с капюшоном. Сержант Прево экипировался по погоде.

– Я дал команду снимать посты, мсье, – Анри привычно улыбнулся, став похожим на пришедшего к финишу рысака, от радости вставшего на задние ноги. – У меня машина, могу подвезти вас и мадемуазель Анади…

Мы с переглянулись.

– Лучше заберите Арнольда с его пулеметом, – рассудил я. – А то нарвется на патруль…

Я поглядел на едва различимую в темноте горку. Парни из группы «Зет» опять будут недовольны. Не удалось пострелять!

Внезапно дернула меня за руку.

– Дядя Рич. Там, впереди… Кажется… Точно! «Порядок любит он и слог высокопарный…»

– Где? – поразился я. – Не может быть!

– Ну, отчего не может, Рич? – бодро возразила темнота. – «Делец и семьянин, весьма он трезв умом…»

Господин Прюдом гордо соткался из мрака. На нем оказался такой же черный плащ с капюшоном, надвинутым на самый нос. Руки в карманах, незажженная сигарета в зубах.

– О, шеф! – растерянно проговорил сержант, отступая на шаг.