Нравы Растеряевой улицы

- Хорошо! Выходим из церкви, идем домой и, между прочим, нет-нет да обернемся назад, глядь - и он обернулся!..

- Цс-с-с...

- Что за чудо? думаем. Что ему от нас? Думаем себе: верно, так что-нибудь. Однако же прошла неделя, идем к обедне, глядь: опять он!.. И опять он все это как быдто бы...

- Покашивается? - перебил Хрипушин.

- Да-да! Все как быдто бы глазом норовит.

- Что ж? Слава богу! - в умилении произнес медик. - Олимпиада Артамоновна! Как вы полагаете?.. - продолжал он, ядовито прищурив глаз.

- Вот глупости!

- Отчего ж? Пущай его! ничего... Слава богу! Ей-ей! Ну-с, матушка, Авдотья Карповна?..

- Ну, друг сердечный, так это дело и пошло... Где мы, глядь - и он торчит!

- Вот тут самое интересное!.. - сказала Олимпиада не без иронии.

- Погоди, не перебивай... Дай ты мне договорить!

- Дайте, барышня, маменьке вашей договорить... Ну-с?

- Ну, хорошо!.. Так все это и идет... Раз сидим мы так...

дома сидим... скучаем... вдруг подъезжает мужик. "Здесь, говорит, такие-то живут?" - "Здесь..." - "Прислано вам, говорит, вон капуста... в день ангела..." (Точно, Стеша была именинница.) "Кто прислал?" - "Не приказано говорить..." Пытали, пытали - нет!.. Так мы растрогались, даже заплакали, право!

Хрипушин глубоко вздохнул.

- Ревем, - со слезами продолжала Авдотья Карповна, - и думаем: где это такой благодетель есть?.. За что нам господь милость свою посылает?.. Немного погодя, глядь, воз картофелю... фунт чаю... сахару... и все неизвестно от кого!.. Целковых, поди, на пять он, батюшка, нам всякой провизии презентовал! Каково это?

Хрипушин долго молчал, опустив голову вниз...

- Слава богу! - произнес он, пожав плечами и вздохнув. - Слава богу!

- Думаю я так, что беспременно он это посылает.

- Это который все покашивается-то?

- Да? - вопросительно произнесла Авдотья Карповна.

- Больше некому! - заключил медик. - Больше некому!

Он... Олимпиада Артамоновна?.. Как вы полагаете?..

- Будет вам, пожалуйста!

- Хе-хе-хе!.. Он, он-с!.. Что ж? Слава богу!..

- Сколько мы ни разведывали, - начала снова Авдотья Карповна, - никто не знает... Наконец вчера принесла от него баба ногу телятины... Стали мы ее молить-просить; сначалу-то не подавалась... ну, а потом, видит наше умиление, сказала:

чиновник, вишь, Толоконников...

- Белокурый?.. - встрепенулся Хрипушин.

- Вот! вот! - заговорили все разом, - всхохлаченный такой!

- Знаю!.. - стукнув рукой об стол, закричал Хрипушин. - Знаю!

- Лицо этакое еще суровое...

- Знаю!., знаю!.. Теперь я понимаю... А? Ай да Семен Иванович! Покашивается! Каков? Проберу!.. Проберу, вот как...

хе-хе-хе... Каков? Позвольте-ко мне полрюмочки!.. Каково? Молодец!..

Хрипушин, пользуясь общим восторгом, успел опорожнить

графин и собрался тотчас же отправиться к Толоконникову для пробрания последнего сообразно его проступкам.

- Проберу-с! - подмигивая и обращаясь к Олимпиаде Артамоновне, говорил Хрипушин. - Проберу-у! Нельзя!.. Как можно? Нет!

Авдотья Карповна убедительно просила медика передать этому благодетелю самую безграничную благодарность. Хрипушин обещался примерно наказать преступника и дал слово притащить его в будущее воскресенье к Претерпеевым, дабы сама Олимпиада Артамоновна распорядилась с кавалером, как только ей будет угодно.

Уходя, Хрипушин, вследствие неустойчивости ног, налетел плечом на притолоку и, пользуясь этой остановкой, снова обратился к Олимпиаде Артамоновне.

- Барышня! - сказал он нетвердым языком, - как вы полагаете?.. Покашивается-то?.. э-э? хе-хе-хе...

X. ЖИЗНЬ И "НДРАВ" ТОЛОКОННИКОВА

[Под фамилией "Толоконников" здесь изображено то же самое лицо, которое в очерке "Дела и знакомства" носит фамилию Богоборцева.]

Семен Иванович Толоконников принадлежал тоже к числу кавалеров "растеряевской округи", и, следовательно, сердца "наших" дам и в особенности их сундуки с приданым были не совсем безопасны от посягательств этого юноши. Юноша этот имел от роду около тридцати шести лет, был с виду угрюм, богомолен и, что всего удивительнее, не пил ни капли водки...