Нож

Дагни Йенсен шла по мокрой от весеннего дождя брусчатке между могильными плитами по кладбищу Спасителя. С улицы Уллеволсвейен, где велись дорожные работы, доносился запах плавящегося металла, а на кладбище пахло гниющими цветочными букетами и мокрой землей. И еще собачьими экскрементами. Теперь после схода снега весна в Осло всегда была именно такой, но иногда Дагни задумывалась: да что же они за люди такие, эти владельцы собак, выгуливающие своих питомцев на обычно пустынном кладбище, чтобы не убирать за ними испражнения, поскольку тут этого все равно никто не увидит! Обычно Дагни приходила на могилу матери по понедельникам после последнего урока в Соборной школе, расположенной всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Дагни преподавала там английский язык. Она скучала по маме, скучала по их ежедневным разговорам обо всем на свете. Мама всегда была настолько неотъемлемой частью ее жизни, что, когда из дома престарелых сообщили печальную весть, Дагни не поверила. Не поверила, даже увидев тело, похожее на восковую куклу, этакую неудачную копию мамы. Точнее говоря, ее мозг все понимал, а вот сердце – нет. Видимо, ей требовалось самой быть свидетельницей смерти, чтобы принять факт ухода человека в мир иной. Поэтому Дагни до сих пор иногда казалось, что вот сейчас в дверь ее квартиры на улице Торвальда Мейера постучат и войдет мама. А почему бы и нет? Скоро людей начнут отправлять на Марс, и, кто знает, может быть, с медицинской точки зрения нет ничего невозможного в том, чтобы вернуть к жизни мертвое тело? Во время похорон священник, молодая женщина, сказала, что у нас нет точного ответа на вопрос, что находится за порогом смерти; все, что мы знаем: тот, кто его переступит, никогда не вернется. Дагни возмутилась до глубины души. И дело было даже не в том, что так называемая народная церковь стала толерантной до такой степени, что отказалась от своей, по сути, единственной функции: давать точные и утешительные ответы на вопрос, что нас ожидает после смерти. Но священница очень естественно и уверенно произнесла это «никогда». Если людям нужна надежда, безумная идея о том, что их любимый человек однажды воскреснет из мертвых, зачем отнимать ее? Если все обстоит так, как утверждает христианская вера, то подобное ведь уже произошло один раз, а значит, может случиться снова, разве нет? Через два года Дагни исполнится сорок, но она до сих пор не вышла замуж и не обзавелась детьми, она до сих пор не съездила в Микронезию, не реализовала свой план открыть детский дом в Эритрее, не дописала сборник стихов. И она надеялась, что впредь не услышит, как кто-то произносит с такой интонацией слово «никогда». Дагни шла по тропинке в части кладбища, расположенной ближе всего к улице Уллеволсвейен, как вдруг увидела мужчину. Точнее говоря, она заметила длинную черную косичку, свисавшую по его спине, и то, что поверх клетчатой фланелевой рубашки он не надел куртку. Мужчина стоял перед могильной плитой, на которую Дагни обратила внимание еще зимой, потому что ее не расчищали; она подумала тогда, что, видно, у этого умершего никого не осталось – по крайней мере, никого, кто любил его или ее.

Дагни Йенсен обладала неприметной внешностью: на такую взглянешь и сразу забудешь. Хрупкая маленькая женщина, до сих пор тихонечко кравшаяся по своему жизненному пути. На улице Уллеволсвейен уже начала образовываться пробка, хотя еще не было и трех часов, поскольку за последние сорок лет рабочее время в Норвегии сократилось до уровня, который заставлял иностранцев попеременно испытывать то раздражение, то восхищение. Поэтому Дагни очень удивилась, что мужчина услышал ее шаги и повернулся к ней. Он оказался старым. Кожа на его лице походила на дубленую, а резкие морщины были такими глубокими, что казалось, доходили до самых костей. Правда, тело его под фланелевой рубашкой выглядело худым и мускулистым, как у молодого, но лицо, желтоватые белки карих глаз, зрачки размером с булавочную головку говорили о том, что ему минимум лет семьдесят. На лбу красная бандана, как у индейца, а над толстой верхней губой редкие усики.

– Добрый день, – произнес он громко, чтобы она расслышала его в уличном шуме.

– Приятно видеть человека у этой могилы, – ответила Дагни и улыбнулась. Обычно она не была такой разговорчивой с незнакомцами, но сегодня пребывала в хорошем настроении, да, была даже немного возбуждена, поскольку Гуннар, новенький учитель английского, пригласил ее на бокал вина.

Мужчина улыбнулся в ответ.

– Здесь похоронен мой сын, – сказал он глубоким хриплым голосом.

– Мне очень жаль это слышать. – Она разглядела, что в землю перед могильной плитой было воткнуто перо, а не цветок.

– В племени чероки в гроб к умершим принято класть орлиное перо, – произнес незнакомец, словно прочитав ее мысли. – Но это не орел, а сарыч.

– Да? И где же вы его достали?

– Перо сарыча? Осло со всех сторон окружен дикой природой, ты разве не знала? – Он улыбнулся.