Новый вор

Юрий Вильямович Козлов Новый вор

Известный русский писатель, автор многих книг, лауреат ряда престижных литературных премий. Родился в городе Великие Луки в 1953 году. Сейчас живет в Москве.

Первый роман Юрия Козлова — «Изобретение велосипеда» — увидел свет в 1979 году. Большой популярностью у читателей пользуются такие произведения писателя, как повесть «Геополитический романс», романы «Пустыня отрочества», «Ночная охота», «Проситель», «Реформатор», «Колодец пророков», «Одиночество вещей», «Закрытая таблица», «Враждебный портной» и другие. Проза Юрия Козлова переведена на многие иностранные языки.

С 2001 года Юрий Козлов — главный редактор «Роман-газеты».

1

— Вам опять звонил Авдотьев, — заглянула в кабинет Перелесова секретарша Анна Петровна.

Немолодая (сорок с хвостиком), но стройная и ухоженная, она стояла в проеме между дверями, как авторского исполнения кукла в деревянном футляре. Наверняка есть в России умельцы, изготавливающие артхаусные, из гущи жизни куклы-символы: «секретарша», «социальный работник», «кредитный менеджер», «охранник», «бизнес-тренер», «фитнес-консультант», «политолог», «депутат»… Даже самого себя мимолетно отметил Перелесов в образе куклы «министр».

Образ ему, в общем-то, понравился. Это раньше — в советские и ранние постсоветские времена — министр был мордаст, тяжел и неповоротлив, как металлургический комбинат или животноводческий комплекс, едва ворочал пережатой галстуком — государственной плановой удавкой — шеей. Нынешний российский министр был легок и ускользающ, как бегущая строка, креативен и непонятен, как инновация, изящен, как присланная по случаю праздника электронная открытка с взрывающимся салютом или распускающимися цветами.

Перелесов не сомневался, что единственный федеральный министр, которого несколько лет назад посадили, пострадал отчасти из-за своего несовременного, точнее несвоевременного, лица. Оно, как грубый устаревший вагон, отцепилось от улетевшего стремительным «Сапсаном» времени. Кто-то изощренно поглумился над угрюмым министром, угадав в его лице наглейшую, какую-то чичиковскую в ущерб собакевичевской внешности, готовность самолично — в нарушение всех мыслимых правил — явиться за пресловутым портфелем с долларами. Столь вызывающе-дремучая (так, наверное, светлейший князь Меншиков в восемнадцатом веке наведывался к промышленным и торговым людям) взятка являлась хамством, которое не могло остаться без наказания. Поэтому и лицо принужденного к тому государственной необходимостью и нетерпимостью к коррупции разоблачителя-взяткодателя было подобрано со вкусом, если не сказать, с высшим, который, собственно, и есть «живая жизнь», юмором.

Перелесова даже посетила кощунственная мысль, что лица, как цифры в уравнении, можно поменять местами. Равнозначными и равнозначимыми для государства были эти лица. Просто в воспитательных целях одного оставили нежиться в сладчайшем дворцово-яхтовом «плюсе», а другого, как прохудившийся (тоже, кстати, отнюдь не пустой) носок в мусорное ведро, бросили в горький тюремный «минус».

За «плюс» с миллиардами и сменными женами-моделями надо было платить. В том числе и участием в очистительных антикоррупционных мероприятиях.

Перелесов, родившийся через тридцать лет после смерти Сталина, подумал, что отец народов решал подобные вопросы гораздо проще, а главное, дешевле. В его время «плюсом» была сама жизнь, а «минусом» — смерть. За возможность длить существование хоть в пыточных камерах, хоть на чудовищных открытых судебных процессах люди были готовы на все. Ценой жизни была сама жизнь в любом, даже бесконечно малом (лишние три минуты до пули в затылок), измерении.

За время долгого предварительного разбирательства лицо угодившего в «минус» министра видоизменилось. Боль и страдание растопило в нем начальственный лед. Некая неурочная и неожиданная мысль отогрела его лицо, как музейная керосиновая лампа озябшие руки. Испившего от истоков (сума и тюрьма) бытия страдальца, конечно, следовало освободить и вернуть на должность. Он бы горы свернул, сгорел на работе, победил всех врагов, как вызволенные из застенков сталинские полководцы, министры и ученые. Но для этого была нужна прежняя, исчезнувшая Россия, на нефтегазовых трубчатых и ракетно-ядерных костях которой держалась Россия нынешняя.

Перелесов молчал, размышляя, как будет выглядеть в предполагаемом артхаусном кукольном театре кукла «вор», но так и не пришел к определенному выводу. Понятие «вор» было растворено в «гуще жизни», присутствовало неуловимым элементом во всех кукольных образах, как в девятнадцатом, допустим, веке понятие «православный». Новый российский мир был новым (в смысле всеобщим и всеобъемлющим) вором. Все флаги, то есть куклы, точнее, все воры в гости к нам. Потом — не с пустыми руками — от нас. А мы — к ним с тем, что осталось. Навсегда. Когда здесь все закончится. Так выглядел сюжет пьесы.