Новый Робинзон

Но это не помогло. Я продолжал обдумывать фразу. Вопрос казался мне до такой степени необъяснимым и непонятным, что я решил еще раз перечитать загадочную фразу. Я бегом вернулся назад, разыскал журнал, поднял его. Я ясно увидел те же самые слова.

Напрасно я подыскивал всевозможные объяснения загадочной фразы. В конце-концов мне взбрело в голову, что я болен, что я читаю не то, что напечатано, что буквы не таковы в действительности, а другие. Я всячески старался выкинуть мысль об этой фразе из головы. Но она так и звучала у меня в ушах. Я чуть было не сошел с ума от всего этого.

Спасло меня от окончательного умопомешательства переселение в ту гористую страну, которую я выбрал себе для жительства. Это была прелестная местность. Находилась она чуть ли не в самом центре Австралии. Защищенная горами от ветров, эта местность обладала очень мягким климатом и богатейшей растительностью. Огромные папоротники высоко поднимались над землей, гигантские эвкалипты образовывали густые леса, перевитые лианами и разнообразными ползунками.

В долинке я построил себе хижину таких размеров, о каких туземцы и представления не имели. Она имела 10 метров в длину, 8 метров в ширину и около 3 метров в вышину. Стены я увешал листьями папоротников, шкурами, копьями, щитами. На самом видном месте красовался меч пилы-рыбы — трофей моей победы над «злым духом озера». Никаких печей в моем доме не было, вся стряпня происходила на открытом воздухе.

Стены хижины я сделал из неотесанных бревен, все щели были замазаны глиной. Я сказал, что построил себе хижину. Это не совсем верно — строил ее не я, а Ямба и туземные женщины под моим присмотром и руководством. Такого рода труд считался здесь унизительным для мужчины и главы семьи. Я не мог рисковать уважением туземцев и поэтому-то ограничился ролью инструктора постройки. Сама хижина была, собственно, мне мало нужна, я строил ее так, больше для развлечения.

Прошло немного времени, как я поселился в этой долине, и я был избран вождем одного местного племени, в котором насчитывалось до пятисот мужчин (женщины в счет не шли). Я не отказался от этого громкого звания — ведь я не собирался вскоре покинуть эту местность.

Слава о моих подвигах разнеслась на много сотен километров вокруг. Каждое новолуние я устраивал у себя нечто вроде приема для приходивших ко мне, нередко очень издалека, туземцев. То племя, которое выбрало меня вождем, уже имело одного вождя. Но мое положение было исключительное, я пользовался значительно большим влиянием. Этим я был обязан моим подвигам и слухам о моих «колдовских» способностях. Я не только принимал участие во всех военных советах племени, но даже и в чужих племенах имел большое влияние.

Свое жилье я старался всячески украсить. Я даже сходил за несколько десятков километров с намерением добыть ростков виноградной лозы. Они прекрасно принялись у меня, но ягоды сохранили свой остро-кислый вкус, так что были мало съедобны.

Из гнезда я вынул почти оперившегося молодого попугая-какаду. Он был белый с большим желтым хохлом. Этого какаду я обучил кое-каким простеньким фразам, вроде «с добрым утром», «как вы поживаете». Этот какаду был мне очень полезен. Я употреблял его в качестве приманки на охоте.

Я брал его с собой в лес, сажал на сучок, привязав, на всякий случай, ремешком за ножку. Своей неугомонной болтовней он привлекал своих сородичей. Те слетались со всех сторон, а я стрелял их из лука.

Я обзавелся вскоре целым зверинцем. Кроме какаду у меня жили и разнообразные маленькие попугайчики: зеленые волнистые попугайчики, прелестный хохлатый попугайчик — какаду-нимфа. Одно время у меня был даже полуручной кенгуру. Этот зверинец доставлял мне немало хлопот, но в то же время он очень скрашивал мою жизнь.

За это время мне пришлось понаблюдать много различных туземных обрядов и празднеств. Помню один из них, особенно оригинальный.

Около времени наступления нового года справлялся большой праздник. На него собирались туземцы со всех окрестностей. Устраивались состязания в метании копий, в беге, в бросании бумеранга. Затевались грандиозные облавы на кенгуру и прочего зверя. Корреббори сменялись один другим. И вот, после целого ряда всяких торжеств, туземцы собирались на большой лужайке. Устраивался «великий корреббори», а после него все усаживались, поджав под себя ноги, полукругом на траве. Впереди — старые и почетные воины, сзади них — молодые воины, потом просто молодежь, далее — женщины, а за ними и дети. В центре этого полукруга разводится огромный костер. Некоторое время все сидят молча. Затем начинают воспевать подвиги давно умерших прославленных воинов и героев. Монотонному пению отдельных воинов подтягивают все присутствующие. Пение сопровождается покачиванием голов и хлопаньем ладонями по бедрам.