Новый Робинзон

На этот раз мы не стали дожидаться, пока туземцы выедут нам навстречу. Мы стали грести прямо к тому месту берега, где вожди и толпа уже собрались для нашей встречи. Туземцы были очень рады нашему возвращению. Их радость несколько смягчила мое отчаянье.

А потом со всех сторон посыпались на нас вопросы. Мы не знали, кому и отвечать. Тотчас же началась постройка хижины, точнее — шалаша («ритру», как его называли туземцы). В шалаш, который был вскоре готов, туземцы натащили пропасть всего съестного.

В тот же вечер в честь меня был устроен грандиозный корреббори. И тут я узнал, что не только личные симпатии были причиной столь радостной встречи. Туземцы потерпели жестокое поражение в битве с одним из соседних племен и теперь рассчитывали на мою помощь. Они предлагали мне стать во главе их воинов и вести их на битву. Я согласился на их просьбу, но под условием, что мне дадут двух телохранителей или, вернее, щитоносцев. Они должны будут защищать меня от ударов вражеских копий. Так как это был первый случай моего участия в туземной битве, то я решил принять все меры, чтобы обеспечить себе полный успех и тем поддержать свою репутацию «великого человека».

Охотников занять должность моих телохранителей оказалось довольно много. Я выбрал двух дюжих парней, храбрых в бою и искусных во всяких упражнениях. С ними я мог чувствовать себя в полной безопасности. Затем я занялся организацией своей «армии».

Под мое начальство поступило до 200 воинов. Каждый из них был вооружен пучком копий, легким деревянным щитом и короткой тяжеловесной «вадди», т. е. палицей, дубинкой. Когда все было улажено, я двинулся во главе своего войска на вражескую территорию. В качестве обоза нас сопровождали женщины и дети. На обязанности женщин лежало снабжение воинов продовольствием, а также и переноска всех вещей, необходимых в походе. После нескольких довольно утомительных переходов мы достигли удобного для сражения места. Здесь мы и остановились.

Теперь я хочу описать внешность моей особы в тот день, когда я впервые выступил в роли вождя и полководца туземцев.

Волосы мои были гладко зачесаны. Мне сделали прическу-пучок, который торчал высоко кверху, а в пучок воткнули целый веер белых и черных перьев. Лицо мое, коричневое от загара, было расписано красками четырех цветов: желтой, белой, красной и черной.

Две параллельные дугообразные линии — белая и черная — украшали мой лоб, а щеки были размалеваны ярко-желтыми кривыми полосами. На каждой руке, немного пониже плеча, было по четыре разноцветные полосы. Полосы были у меня и на груди, а по животу тянулась широкая полоса желтого цвета.

На мне был надет небольшой кожаный фартук, разукрашенный перьями. Ноги мои были также расписаны полосками. Вид у меня был самый ужасный — так я был размалеван.

Когда мы пришли на место, которое я считал удобным для сражения, мои воины принялись разводить костры. Они вызывали дымовыми сигналами неприятеля на бой. Вскоре появились ответные сигналы врагов, но должно было пройти не менее суток, прежде чем неприятельская армия появилась бы на поле битвы. Эти сутки я употребил на разработку наиболее выгодного и удобного плана сражения.

Я отрядил человек сорок под начальством одного из вождей и приказал им занять небольшую рощицу. Этот «резерв» должен был, по особому сигналу, внезапно ринуться на врага в тот момент, когда я издам воинственный крик племени:

— Варрахоо-оо-оо!

Я был убежден, что одного этого внезапного нападения будет достаточно для победы. Туземцы не имели никакого представления о резервах, засадах и других тактических приемах. Они вводили в битву все свои силы сразу. Местный способ войны состоял в том, что воины врассыпную бросались друг на друга и сражались до тех пор, пока один из отрядов не обратится в бегство.

Незадолго до сражения у меня появилась блестящая мысль. Мне пришло в голову, что если я взберусь на ходули и с этой высоты начну пускать в неприятеля стрелы, то враг, от неожиданности, непременно покажет нам тыл. Так и вышло.

Когда оба неприятельских отряда сошлись на близкое расстояние, то с обеих сторон вышли, как и всегда, вожди и затеяли перебранку. Я в этой перебранке никакого участия не принимал и держался в стороне. Наши крикуны всячески издевались над врагом, кричали, что у вражеских воинов нет мужества, что они трусы, что их печени и сердца будут скоро съедены победителями. Все это сопровождалось размахиваньем рук, прыжками и всевозможными гримасами. Визг, хохот, дикие крики — все было необходимым вступлением к битве.

Наконец, обе стороны достаточно разъярились. Первое копье полетело в неприятеля. Тогда я встал на свои ходули. Я выбежал перед фронтом. Несколько неприятельских копий полетело в меня, но мои телохранители успешно отразили их щитами. Тогда я выпустил из лука несколько стрел одну за другой. Стрелы так и посыпались на головы неприятеля. Испуг и смятение, вызванные этим, были неописуемы.