Новый Ной

Почти всю первую половину дня мы наводили порядок в своем зверинце, чистили и кормили его обитателей и готовились к тому, чтобы должным образом устроить животных, кои могли поступить в ближайшие дни. Принимали также необходимые меры, чтобы Софи возможно скорее могла присоединиться к нам. Не менее важно было засвидетельствовать свое почтение хозяину. За нашим двором помещался осененный ветвистой гуавой дворик поменьше, где и располагался собственный дом Фона, уменьшенная копия рестхауза, где мы остановились. На верхней ступеньке крыльца стоял сам Фон Бафута, высокий стройный мужчина в отороченном синей вышивкой простом белом халате и с такого же цвета ермолкой на голове. По лицу его было видно, что он счастлив видеть Джерри.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, мой друг, ты приехал…

— Да, я снова в Бафуте. Как поживаешь, мой друг?

— Отлично, отлично. — Он и впрямь выглядел отлично. Затем Джерри представил Фону меня, и, стоя рядом, мы, наверно, представляли забавное зрелище — великан ростом около двух метров возвышался над моими полутора метрами, и моя ручонка совершенно исчезла в его могучей пятерне.

— Пойдем в дом, — сказал он, жестом предлагая следовать за ним.

Мы очутились в приятном прохладном помещении, всю обстановку которого составляли леопардовы шкуры на полу и украшенные изумительной резьбой деревянные кушетки с горами подушек. Мы сели; одна из жен Фона тотчас принесла поднос с неизбежной бутылкой виски и стаканами. Держа в руке стакан, наполненный до краев «Белой Лошадью», Джерри осторожно заговорил об одном непростом деле.

— Мой друг, я опасался снова приезжать в Бафут, потому что один человек говорил мне, будто ты сильно сердишься на меня из-за книги, где я рассказывал, как весело мы проводили время в прошлый раз[43].

Фон был явно удивлен и недовольно осведомился:

— Кто же это тебе говорил?

— Один европеец там, в Буэа.

— А, европеец! — Фон пожал плечами, удивляясь, как это мы могли поверить словам какого-то белого. — Ложь это. Я никогда на тебя не сердился.

Он подлил нам виски и продолжал:

— Эта книга, которую ты написал, она мне здорово понравилась. Через нее весь мир узнал мое имя. Всякие люди узнали его, ты молодец. Когда я ездил в Нигерию на встречу королевы, там у всех европейцев была твоя книга, и они просили меня написать в ней мое имя.

Его слова обрадовали нас с Джерри, потому что нам говорили, будто Фон воспринял написанное Дарреллом как страшное оскорбление. Не задерживаясь на этой теме, мы спросили Фона, как ему понравилась королева.

— Очень даже понравилась, отличная женщина. — Он рассмеялся.

— Совсем, совсем маленькая, вроде тебя. — Он показал на меня. — Но ей пришлось там выдержать нагрузку. Ва! Очень сильная женщина.

Мы поинтересовались, как ему понравилась Нигерия.

— Не понравилась, — твердо сказал Фон. — Слишком жарко. Я весь обливался потом, а эта королева, ей хоть бы что, идет себе и совсем не потеет, замечательная женщина.

Он с явным удовольствием вспоминал свою поездку в Лагос и рассказал нам, как преподнес королеве резной бивень слона в дар от народа Камеруна.

— Я подарил его от имени всех людей Камеруна. Королева села там на такое кресло, и я тихо так подошел к ней, чтобы вручить бивень. Она взяла его, а тут все европейцы стали говорить, что не годится показывать королеве свой зад, поэтому все только пятились. И я тоже стал пятиться. Ва! А там ступеньки, смекаете? Я боялся упасть, но шел очень тихо и не упал — а как мне страшно было!

Я поймала взгляд Джерри и подала ему знак, озабоченная не только тем, что рисковала остаться без ленча, но и тем, что этот разговор мог затянуться надолго.

Фон взял с нас обещание, что мы придем снова вечером, и обратился ко мне, широко улыбаясь:

— Вечером я покажу тебе, как мы веселимся здесь, в Бафуте.

Стараясь улыбаться так же широко, я поспешила сказать:

— Хорошо, хорошо.

Вернувшись в реет хауз, мы застали стоящих на заднем крыльце людей, один из которых тут же протянул нам калебас, говоря:

— Маса, маса, глади.

Джерри осторожно вытащил из горлышка калебаса банановые листья, служившие пробкой.

— Ну, и что у тебя там?

— Там бери-ка, сэр.

— Бери-ка? — удивилась я. — Это что же такое?

— Первый раз слышу, — отозвался Даррелл.

— Может, лучше спросить, вдруг там сидит какая-нибудь ядовитая тварь?

— Пожалуй, ты права… Это плохой зверь? Он укусит меня?

— Нет, сэр, никогда. Это детеныш.

Джерри заглянул внутрь и увидел крохотную белочку длиной семь-восемь сантиметров.

— Ну как? — обратился он ко мне. — Берешь? Скорее всего, она умрет.

— Конечно, возьму. Вспомни, ты говорил, что Малютка умрет, но она выжила.

Так еще одна африканская белочка поселилась в яслях, устроенных мной в углу одной из комнат, обогреваемом инфракрасной печкой. Мамфе, как мы назвали ее, не стала такой ручной, как Малютка, но тоже обожала, когда ей почесывали животик.