Новый Мир ( № 8 2010)

У меня не хватало ума найти ответ на этот вопрос. А интуиция, о которой говорил Руми, молчала.

Вот коан из «Железной флейты» я, кажется, сумел разгадать. По-моему, монах имел одну цель: прервать причинно-следственную цепь рассуждений повара. И ему это не удалось. У суфиев есть похожая притча о мулле Насреддине, который возвращался домой, а в это время с крыши свалился человек и сломал мулле шею. Себе должен был свернуть, а свернул Насреддину.

Не это ли следовало сделать и мне? Но как? Я не знал. А «Поэма о скрытом смысле» и «Железная флейта» дразнили, раздражали. В самом названии последней книги мне уже слышалось что-то мрачное, представлялась флейта, свернутая из автобусного листа железа.

 

Дочка играла уже хорошо, соседям нравилось, они признавались, что ждут ее занятий. Когда выходил из строя лифт и на седьмой этаж приходилось подниматься пешком, я уже на третьем этаже слышал звуки флейты, звучала она глубоко и влажно.

На лето дочка забирала флейту в деревню, играла в открытые окна.

С соседней улицы как-то пришли брат с сестрой, дети спросили, в этом ли доме кто-то играл. Получив утвердительный ответ, попросили сыграть для них. И стояли под окном, слушали. Потом поблагодарили и ушли.

Брали мы флейту и в лесные походы.

И однажды взяли в небольшое плавание по Днепру.

Погрузили байдарку на самодельную двухколесную тележку, в рюкзак положили продукты, котелки, флейту в черном крепком футляре, упакованную еще и в два пакета, и вдвоем с дочкой с утра пораньше пошли от нашего окраинного панельного дома через поля на Днепр.

Металлические кости и прорезиненный чехол на глазах у изумленной дочки оборачивались легкой и прочной лодкой. В носовой и кормовой отсеки я загнал по камере — для непотопляемости, мы уселись и отчалили, пошли вдоль глинистых берегов в ивах вверх по течению, пересекая трассы стрекоз и куликов. Дочка тоже пыталась грести. Нас провожали взглядами сонные рыбаки, пасущие неподвижные поплавки среди листьев кувшинок.

Мы поднялись до турбазы «Соколья гора», оставили позади дачный поселок, прошли под первым, автомобильным, мостом. Дальше с обеих сторон начинался сосновый бор. Я предлагал где-нибудь здесь и остановиться, но у дочки горели глаза. «Дальше, дальше!» И мы прошли под ржавыми сводами еще одного моста, железнодорожного, с отметками подъема воды, — наиболее высоко, под самым железнодорожным полотном белела метка одна тысяча девятьсот восьмого года. Странно, подумалось мне, что эти сваи устояли во все войны и невзгоды.