Новый Мир ( № 8 2010)

На этом колесе

некоторые из уклонившихся от общего смысла племён,

всем скрежетом своих моторизованных дивизий проехавшись по Бельгии,

докатились и к пригородам самого чудного из созданных русскими

городов, чьё названье Романовы

в пору предшествующей схватки

с нашими нынешними противниками

поспешили, по своему германофильскому разумению,

перевести как Петроград.

Категорически возражаю: Вы родились в Праге,

Вам не надо объяснять, что burg(h) восходят не к городу,

а к укреплённому, возвышенному, сияющему —

*bhereg

 -, bherg

 os- —

месту. Мы и будем тем Каменным берегом,

о который они разобьются.

К западу — океан, а мы — дамба, земля.

Ведь мы не какие-то там лохи краплёные,

то бишь плещущая лосось — рыба общей индоевропейской прародины,

и их буки (уж не оттуда ли?),

шумящие у прусского Кёнигсберга,

ещё умалятся перед нашими

крепкими дубами.

 

Но если Вы и я правы, то третье,

что после лосося и бука

сохраняется языком от материнского ландшафта, —

праиндоевропейский *sneigu^eh-,

который иным — память,

а нам — щит и товарищ,

именно он станет нашим главным доспехом.

И, одевшись снегом и холодом,

вооружась силой громовых ударов,

сев, как наши степные предки,

на лёгких коней (*ek^eu^io-s),

мы будем бить

(*^iiebh- — вот древнейший корень,

и снова яснее у нас!)

наших врагов,

покуда не вгоним обратно

в материнскую вульву,

в чрево их страха.

Туда — по самые уши.

Вот так-то! Такой будет судьба

всякого вырожденца.

И противник наш смеет ещё говорить

о вашей и нашей „неполноценности”.

 

Также хочу заметить, что, оказавшись

в финно-угорских болотах,

в топях соседнего мира, среди разливов его рек,

мы не только устояли

и даже „манием руки” нашего обессмерченного в медном истукане вождя,

чей конный памятник,

как и положено насельникам евразийской равнины, —

мы ритуально укрыли грунтом (сухим, песчаным),

а сверху ещё и досками

и вокруг воздвигли несокрушимый каменный кром Питербурха,

с царским курганом (теперь!) внутри,

но и гордо глядим, вопреки осаде, окрест —

на безбрежный, равнинный, дружественный нам восток,

на привольный север

и на юг, откуда пришли мы,

и, конечно, на покуда враждебные запад и северо-запад.

Сейчас —

именно потому, что

нам, нашему языку, нашей силе, нашей памяти

предстоит устоять, —

решаются судьбы континента и общих индоевропейцам начал

на его просторах. Мы непременно выстоим,

потому что мы ближе к корням, мы свободнее и здоровее.

Мы просто не можем погибнуть.

Наши соседи финны

уже осторожничают — брать приступом города им не с руки.

Но и германцы, когда будут придавлены

тысячью тысяч копыт