Новый мир. № 6, 2002

Многие, признаю, радужно переливаются в средний класс. О, этот средний. Я езжу с ним, со средним, в метро. В толчее пассажиров я не прочь деликатно его осмотреть. На вид лет двадцать пять, уголки век красноваты. За пухлой щекой снует жвачка. Целый день он сидит за компьютером и цифирьками усыпает монитор. Средний юноша. Мордашка как пресная булка. Крупные губы грустят, как сосиска. Похож на хотдог. И одна для них существует тема. Тема денег.

У входа в интернет-кафе двое общались. Чернявый, черная с вырезом кофта, вспоминал цифры. Запрокидывал голову, локоны били его по желтому лицу. Второй, рыжий, белая майка, записывал гнутым пальцем в электронную книжку.

— Ну? — вскинул рыбьи глаза рыжий.

— Чего? — не понял чернявый.

— А абонент какой?

— А! Точно! Дай вспомню!

— Ты вообще нормально себя чувствуешь? — сыронизировал рыжий.

— Да я нормально! — звучно сказал чернявый. — Короче, диктую…

— А то как я скажу: Митя! — перебил рыжий, обнажив колкие зубки. — Можно Митю! Алло, это ты, Митя? — И он стал смеяться, довольный.

Чернявый диктовал свои цифры.

— Сейчас, сейчас… — говорил рыжий, медленно набирая. — Как там?

— Чё, недавно приобрел? — спросил чернявый.

— Ага, — рассеянно пробормотал рыжий. — А ты пользователь?

Чернявый неловко хныкнул. Рыжий записал, захлопнул электронную книжку.

Ты что-нибудь понял, читатель? Я из этой сцены главное понял — гнусь! Технические новации… Мобилы пищат, как крысята, деньги капают. Общество больно темой денег. Деньги мешают широко дышать.

Когда я получил однажды премию, общенациональную, и, не взяв ее, деньги отдал сидящему в тюрьме детскому писателю Савенко… Тогда все реагировали по-разному. Но никто мой шаг не одобрил. Буржуйка с волосами-паклей прозудела: «Я бы платье себе купила, я уже присмотрела одно в магазине!» (Далее последовало неизвестное мне имя магазина.) А студентик с обкусанными ногтями вытаращил глаза. «Ну и дурак, — знойно болтала пенсионерка над сковородкой подгорелых блинков. — Такой капитал…» Вот была реакция разных слоев общества. «Смерть деньгам!» — весело шептал я и высовывался ночами в окно, и черный ветер обдувал меня. И… Я рисую тебе, читатель, портрет среднего юноши. Пошел он, этот юноша! Через несколько лет эта бесполая мякоть утвердится в самодовольного скота. Менеджером станет!

Но, считай, ему повезло. У значительной части другая участь. Жестокая система. Некоторые мои сверстники попались в эту систему, она их зацепила и отымела. Перемолола. Димка Иванов, знакомый по даче. Ведь ничем не выделялся. Изредка вспыхивала в нем искра шкодливости, но свои-то интересы он берег. Упитанный мальчонка, который гадил исподтишка. Вскочил на багажник моего велосипеда всей своей белой тушей и загнусавил: «Вези меня!» Я его сбросил. Мелкие детские стычки…

Сейчас бы ему валяться на диване в лучах телевизора, белобрысому и благоразумному. Но современность — чик! — насадила Димку на иглу. Апогей в его судьбе настал год назад. ЛОМАЛО, и он вторгся в квартиру к своей старой тетке вместе с герл-френд-героинщицей. Ворвались: «Вынай ловандер!» — то есть деньги давай, Димка ударил тетку. Не убил, только повредил. Дали ему десять лет! Выяснилось, что болен СПИДом. Мать ездит на зону. Вышки. Тучи мошкары. Димку как больного, как источник заразы поместили в отдельную клетку. На зоне тех, кто болен СПИДом, изолируют в клетках. Мать разговаривает с сыном через железные прутья. Ах, Димка… Думал я тут о тебе, и взыграли во мне горько-слезные чувства.

Знаешь, Димка, ночью, когда уже погружаюсь в сны, разнообразные мертвые, с их интонациями и поворотами голов, — вспыхивают, как иллюминация. Подумал о мертвых, и они разом воскресают, хор голосов, коронные их фразы…

Оля. Оля Андреевна Тарасова, 23. За день до того, как она поскользнулась на передозе герыча, была у меня. Мы с ней делали любовь, наверно, последнюю в ее жизни любовь, и я провожал ее в дожде. Мы шли по набережной, и черная река блестела, как моя куртка. Оля перегнулась через гранит и бойко сплюнула в воду: «Тьфу!» Обнялись, плыл счастливый рот. Она его не умела красить, выходило слишком размазанно.