Новый Мир ( № 4 2007)

Как юла вертится, но надо мной смеяться успевает. Все спрашивала, сняла ли я скальп с Марины. А на ноги ее я смотрела с удовольствием. Говорю, давай ты не будешь такую красоту прятать в штаны. Юбку надевай, и чем короче, тем лучше.

— Вика, — упрекает, — я знаю, чем кончится.

Год я ее уламывала, наконец согласилась. Я — в черной коже и красных колготках, она — в джинсовой юбке и жилетке, обе на каблуках, на которые она с непривычки взбиралась как на лестницу и все норовила в кроссовки вдеться, но я не позволила. Всю дорогу подсмеивалась, а мы к ее приятелю ехали. Тому, что телевизор с дубленкой дарил. Приезжаем — боженьки-боже! Красавец мужчина, полный дом народу, а он лыка не вяжет, дверь открыл без трусов, в одной футболке, к грязной подошве долларовая сотня прилипла.

— А-а-а, — с порога ревет, — девчонки приехали!

И с голой задницей виснет с ходу на Ирише, я в шоке, а она ничего, смеется, что это чудище на нее навалилось.

— Вы, — говорю хозяину, — конечно, извините, но чтоб так при посторонних разгуливать, с открытым концом, я лучше пойду, а то стошнит.

Ирка давится от хохота. Я заглядываю в комнату — библиотека! Лучше Иркиной. Конфуций в зеленом супере с золотом. Нет, думаю, пожалуй, останусь, хоть салат поем. Не совсем же он двинутый, раз при деньгах и с книжками. Сажусь напротив хозяина.

— Ну, рассказывай, — говорю ему, — как ты дошел до такой жизни?

— Пью я, матушка, горькую как потомственный интеллигент.

— Я сама из потомственных. Гордиться нечем. Умный человек, образованный, а при гостях без штанов.

— Мамочка, — говорит он Ирке. — Ты кого ко мне привела? Я ее боюсь.

— Не надо бояться, — говорю. — Штаны надень — и не страшно.

— Нет, мамочка, — он снова к Ирине, — воля твоя, боюсь. Уведи ее, а то подеремся. Я в ней не нахожу человеческого понимания.

— А со мной-то поговори. Я ж к тебе обращаюсь, а ты ябедничать.

— О-о-о, — ревет, — замолчите ж ее кто-нибудь.

— Не ори — гости оглохнут.

— А ты мою жизнь знаешь? — нагло спрашивает.

— А ты мою?

И давай друг другу излагать, у кого жизнь ужасней. Он мне про свои четыре процента неизлечимых алкоголиков и что женщины сбегают, я ему про своего батю и детдом. Кричали, друг друга перебивали, чуть не подрались. Потом он мне: ну, хватит, давай выпьем.

— А Конфуция дашь почитать?

Изумился, но дал.

— Больше, — говорит, — ко мне не ходи, книгу мамочке отдашь. От тебя одно расстройство, а человеку с женщиной должно быть тепло. А от тебя не тепло. Недушевная ты. Безжалостная. Татарка, поди.