Новый Мир. № 2, 2002

Снова приходит Рождественский пост,
круг годовой замыкая.
Сам по себе он обычен и прост
(фраза возможна такая).
Мяса нельзя, молока да вина, —
скучный реестр неофита,
и забываешь о том, что вина
к сердцу гвоздями прибита.
Но для измазанной, мокрой души —
вафельный снег полотенец.
Вспомни, как в ночь в Вифлеемской глуши
Божий родился младенец,
под удивленные возгласы звезд
небо совлекший на землю.
Это и будет Рождественский пост,
этому чуду и внемлю.

* * *

Это несложно — представить себе
Ночью родившийся снег.
Ветер, к примеру, хохочет в трубе,
Жуть настигает во сне —
Значит, проснешься и кинешь в окно
Быстрый растерянный взгляд,
Но из предзимья к тебе все равно
Белые хлопья слетят.
Некуда скрыться от яростных мух,
Лезущих в бой на стекло.
…Ты все равно не поймешь, почему
Все же тебе повезло.
Ты еще можешь губами ловить
Семечки льдинок лихих,
Ты еще можешь осколки любви
Сыпать в нечаянный стих,
И наплевать, что, рождая метель,
Ты сочиняешь себе
В скрипе дверных проржавевших петель
Музыку к стылой судьбе.
Ты сочиняешь, как падает снег —
Молча, безжалостно, зло,
Выхода нет ни во сне, ни в вине…
О, как тебе повезло!
И не отводишь ты глаз от стекла,
И представляешь: за ним
Ветра ночного слепая метла
Снег разгоняет, как дым.
Так и в себя бы войти, подмести,
Выгнать фонариком тьму,
А ты все шепчешь: «Не стой на пути!»,
И непонятно, кому.

Алексей Варламов Падчевары

Варламов Алексей Николаевич родился в 1963 году. Закончил МГУ. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Москва», «Грани». Первый лауреат премии Антибукер за опубликованную в «Новом мире» в 1995 году повесть «Рождение». Живет в Москве.

Зимняя рыбалка на озере Воже

Первый раз после долгого перерыва я отправился в Падчевары на новом викторовском джипе. Привыкнув совершать долгий путь в вологодскую деревню на котласском поезде, потом несколько часов дожидаться колхозного или рейсового автобуса, трястись в нем пятьдесят с лишним раздолбанных километров по большаку и идти от остановки по разбитой проселочной дороге с тяжелым рюкзаком еще час до дому, уже жалея, что купил избу так далеко от Москвы и добираться до нее едва ли не сутки, я удивленно и словно во сне взирал, как громадная, легко и быстро идущая по дороге «тойота-лендкрузер» миновала Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль и Вологду, и, выехав из дому не слишком ранним мартовским утром, мы даже не к вечеру, как рассчитывали, а в послеобеденное время подъезжали к деревеньке, недалеко за которой начиналась архангельская земля.

На недавно построенную прямую бекетовскую дорогу ложились долгие тени. Медленно опускавшееся солнце играло на тонированных стеклах автомобиля, остались в стороне на всхолмиях среди лесов и полей красивые, занесенные снегом знакомые и незнакомые деревни с громадными северными избами — Гридино, Нефедовская, Огарковская, Анциферовская, Бухара и Огибалово, — в машине было не жарко и не холодно, играла приятная музыка, и в этом беззвучном и устойчивом движении посреди белого пространства было что-то столь же неверное и нереальное, как в комфортабельном перелете через океан, занимавшем, к слову сказать, ровно столько же времени, сколько автомобильный путь от Москвы до Осиевской и Кубинской, двух самых дальних падчеварских деревень, между которыми стояла моя изба.