Новый Мир ( № 11 2005)

Но, судя по документам и свидетельствам, ни Ломоносова, ни Пастернака эти самые верхние этажи жизни в юности особо не интересовали, оба чувствовали свою социальную предопределенность. Один — из настороженной еврейско-русской прослойки интеллигенции, несущий на себе долгие годы некоторую истеричность родителей и боязливую замкнутость уклада; другой — крестьянский сын глухого Белого Поморья, самозванно, чтобы повысить свой социальный статус, называвший себя то дворянином, то поповичем. И оба во времена своей юности еще не догадывались, как, близко подойдя, соприкоснутся с обжигающе-холодной вершиной власти. Ну, один, “следуя общему обычаю ласкати царям”, будет эту власть, по словам Радищева, “нередко не достойную даже гудочного бряцания”, восхвалять и поднимать во имя прагматических задач науки: то ему нужны деньги на физические опыты — а раньше, как и теперь, близость к власти означала близость к бюджетному финансированию, — то нужна химическая лаборатория, и она была построена в фантастические даже для наших дней сроки и снабжена лучшими в мире приборами и аппаратурой. А сколько пришлось сделать надписей для фейерверочных торжеств, искренних, с полетом и парением, од — не в честь то быстро, то ни шатко ни валко сменявших друг друга шести монархов, а во славу их предка или предшественника, единственного и неповторимого Петра Первого! А другой все-таки прямых контактов с самым высшим эшелоном власти не имел, но иметь хотел страстно, до умопомрачения, жаждал задушевных бесед. Тоже, между прочим, писал своеобразные полуоды к датам — уже поминаемые три поэмы к разным юбилеям Первой русской революции и панегирики Ленину: “Высокая болезнь” и “Люди и положения”. Как трудно у творцов понять, когда это поэтическое парение искренно, а когда нажевано, намято до степени искренности, но в обоих случаях безукоризненно!