Новый мир. № 11, 2003

А — где же были в России русские патриоты? О, горе: нынешнее патриотическое движение безнадёжно переплелось с коммунизмом, и, видимо, им не расплестись. «Фронт Национального Спасения» возгласил в октябре 1992 — «историческое примирение белых и красных», «подведём черту под Гражданской войной». За кого мирились? и где средь них были белые? А «черту подвела» ЧК уже к 1921 году.

Целебный, спасительный, умеренный патриотизм придётся — если придётся… — строить совсем на чистом месте и на новых основаниях. А как? Ещё сам не понимаю, но ясно, что: 1) из провинции; 2) исходя как из неизбежной данности, что наш народный характер расплывчат, ненастойчив, плохо сознаёт ответственность и плохо поддаётся самоорганизации.

Весной 1991 миновало два года, как я поручил Диме Борисову свои литературные права. А каждую весну должна была Аля посылать в Швейцарию годовой отчёт Фонда: сколько во всём мире заработано «Архипелагом» и сколько из того — и как — потрачено Фондом. В 90-м «Архипелаг» уже издавали в СССР, да не одно издательство, и цифры эти должны были войти в мировой отчёт, — тормошила Аля Диму ещё с осени. Однако и до сих пор Дима не прислал ни единой копии: ни договоров ни на какую из книг, ни справок о заработанном, ни о потраченном, — только перечни текущих журнальных публикаций и готовящихся книжных изданий. (Тут ещё начал разгораться скандал вокруг подписного «новомирского» 7-томника, включавшего всеми жданный «Архипелаг»; Дима поручил его какому-то коммерческому ИНКОМу-НВ, а результат — взрыв негодующих писем: качество издания непотребное, а цена с доставкой в 3 раза выше обещанной!) Аля настаивала срочно прислать договоры и справки на издания «Архипелага», да теперь уж и на все издания вообще. Дима и прежде всякий конкретный от нас вопрос принимал с обидой. Теперь мы писали ему: Димочка! наше полное доверие к Вам не может автоматически распространяться на Ваших соиздателей и партнёров, особенно по нынешним временам. — Дима тянул, откладывал, но всё же тут, в апреле 1991, начала проясняться картина.

С долгим опозданием узналось, что уже в марте-мае 90-го Дима подписал без моего ведома два десятка договоров со своим «Центром», отдав ему на 3 года исключительные права на мои книги (а «Центр» тогда же — заключил договора с партнёрами, ибо сам издавать не имел сил), — но лишь в июне предложил мне рассмотреть такую схему действий как проект. И когда я сразу же её отверг решительно — Дима не признался, что она уже действует, и о тех договорах не вымолвил ни слова, ни ещё целый год потом. (А он и сам входил в тройку возглавителей «Центра».) И в августе 90-го, уже имея мой твёрдый отказ, Дима по той же схеме подписал договор с этим ИНКОМом, теперь, к его же отчаянию, надувающим подписчиков. (И по всем этим договорам «Центр» вёл двойную бухгалтерию: с бумажниками, печатниками, торговцами — по коммерческим ценам, и лишь с автором — по старым государственным.) Так что и «Архипелагу» (Фонду) даже от 3-миллионного тиража ИНКОМа причиталась бы смехотворная сумма. Под ливнем отчаянных просьб и нужд бывших зэков — принять эту резкую несправедливость невозможно. И вовсе немыслимо представить такой отчёт швейцарскому аудитору, — плутовство налицо. Аля начала изнурительные распутывания и передоговоры в пользу Фонда, в ходе которых обнажилось и всё остальное. (И всё равно обманули, не получил Фонд от миллионных изданий «Архипелага» на родине практически ничего.)

Дальше — горше. Случайно, из писем читателей, всплывала то одна, то другая моя книга, изданная под маркой «Центра» то в Петропавловске-Камчатском, то в Херсоне, — а ни следа тех книг не было ни в прежних Диминых перечнях, ни нынче в той папке, которую наконец прислал он с уверением, что теперь уж тут договоры — все. (И ни в одном из этих договоров не поставил «Центр» ни единого пункта о защите качества издания и защите автора от произвола, но в каждом — непременный пункт о материальной ответственности автора перед издательством. Ну точно, как в своё время у Карлайл…) Да что! — тем летом, во время отлучки Димы за границу, обнаружились в редакции сразу 10 договоров на мои книги, о которых он нам не упоминал. (И так никогда, ни при встрече с Алей, не мог Дима этого объяснить.)

Непостижимо. Изводились душой от невозможности оторвать Диму от хватки деятельных коллег. Настроение в нашем доме было — как семейное горе. Ошибку — можно простить и миллионную. Обмана — нельзя перенести и копеечного.