Всё — таинство, всё — волшебство!
Литая моя зажигалка
не весит почти ничего.
...Cверкает серебряный иней,
да губы мороз обметал,
да лёгкий металл алюминий,
да жизни тяжелый металл.
Маленький лорд Фаунтлерой
Осипов Максим Александрович родился в 1963 году, живет в Москве и в Тарусе, где работает врачом-кардиологом. Автор и редактор многих медицинских книг. В 2007— 2009 годах в журнале “Знамя” вышло несколько его очерков и повестей, составивших сборник “Грех жаловаться”. В “Новом мире” публикуется впервые.
Рассказ
— Эмиль, что за имя такое — Эмиль? — спрашивает неизвестная медсестра.
Не с любопытством спрашивает — с осуждением.
Он заходит в сестринскую, она не смущена, смотрит прямо, недоброжелательно. Такое имя, не извиняться же. Пусть. Привыкнут, одобрят — и имя и всё.
Здесь он смотрит больных по субботам: в реанимации и так, кого пришлют. Эмиль у них единственный кардиолог.
Не город, но и, конечно, не деревня, что-то промежуточное, средний род — предместье, вот правильное слово. Обитателям дач по ту сторону железной дороги оно является в снах, у всех почти одинаковых, местом для несчастий, бесформенным кошмаром. Даже по хозяйственным делам там не стоит бывать, да и переезд испокон веку заслоняют бетонные тумбы, так что — только пешком или на велосипеде. “Ослика заведи”, — советовали остроумно. Эмиль купил мотороллер.
Итак, если двигаться из Москвы, то по левую руку от железной дороги располагаются дачи, а по правую — хаос: многоквартирные дома, промышленность, серые бетонные учреждения. Промышленность в последние годы захирела, и, как говорят, к лучшему, если иметь в виду качество воздуха и воды, люди же в домах продолжают жить и, хоть и вяло, — размножаться. А в целом поменьше бы думать про то, что творится за бетонными тумбами, — оно, глядишь, и сниться перестанет.
Вот дачи хорошие тут, классические: участки по полгектара, сосны, песок, не грязно никогда, много неба, один недостаток — отсутствие далей. Поезда не мешают, к поездам привыкли, а вот далей и большой воды, хотя бы реки, не хватает. Участки большие, очень большие, с почти одинаковыми домами — на две семьи, каждой по этажу. Теперь это кажется анахронизмом — где privacy? — но дачи строили в конце двадцатых, для бывших политкаторжан, тогда и мечтать не приходилось о большей отъединенности, да и слова такого не было — privacy.