Новый Мир ( № 1 2006)

— Ты не думай, я ведь не любитель попросту сокрушаться. Надо действовать. Противостоять этому разложению не смогут ни наука, ни искусство, ни тем более политика. Только церковь или школа. Священником я стать не могу, ибо нерелигиозен, а вот учителем — вполне. Если ловить эту всепоглощающую энтропию в зародыше, то, может, еще есть шанс. К тому же закон поменяли, мне теперь призыв светит, а в армию я не хочу, там грязно. — Юнкер неожиданно замялся, вздохнул и сказал, не глядя на Никиту: — Я решил в Горинское поехать, у них школа вроде бы есть…

Возвращались они молча. Но уже радостно. У дома стояла милицейская машина. Бравый участковый выводил из подъезда злосчастного Никитиного соседа. Одной рукой мент поддерживал своего подопечного, а в другой тащил узлы. Мужчины увлеченно обсуждали “подлое бабье племя” и собирались выпить по поводу 8 Марта. В руке мужичок по-прежнему сжимал мимозу.

…Потом Никита несколько раз звонил в Горинское, в колхозную контору, где стоял единственный аппарат, и разговаривал с Гришей, который докладывал ему все сельские новости.

Зиму пережили нормально. Отцу Андрею приходилось несколько раз брать деньги из церковной кассы, чтобы уплатить самые неотложные долги хозяйства. Например, энергетикам, этимисчадиям адовым,грозившимся отключить свет и оставить без тепла школу.

Таисия Иосифовна здорова и выписывает из города семена каких-то диковинных южных цветов, чтобы засадить ими несколько брошенных горинских огородов.

Ваня закончил роман, обиделся на Никиту, не заезжавшего в гости, и взял моду сплевывать сквозь дырку от двух выпавших передних зубов.

— Настоящая шпана растет! — сетовал Гриша с неподдельными интонациями деревенской кумушки.

— А Юнкер? — спрашивал Никита, улыбаясь в трубку.

— Серега-то? Да он бобылем живет, ни с кем не общается, все по лесам шастает. Говорит… Щас бумажку найду, я тут записал специально для тебя, уж больно мудреная фраза-то… Говорит, что “вступил в бесконечный дотекстовый диалог с миром”. Вот ведь страсти-то какие!

 

23

У входа в метро томилось небывалое количество народа. Внутренности подземки сотрясались от бури человеческих страстей. Очаг скандала находился в районе турникетов, откуда затухающими волнами расходился по серому телу толпы. До последних рядов, к которым примкнул Никита, собравшийся в гости к Рощину, долетали только бессвязные брызги.

— Я воевал! А ты воевала? Пусти! — кричал старый голос.

— Я, что ли, закон принимала? Не пущу! Не имею права! — надрывался ему в ответ усталый женский вокал.