Яся заплакала. Слезы были ее главным оружием. И пользовалась она им виртуозно. Просто смотрела на Никиту большими честными глазами, из которых катились большие честные слезы, и молчала. Понимай как знаешь.
Яся страдальчески закурила.
— Теперь ничего не исправишь. Ты меня отпустил. Ты всегда знал, как жить. Я никогда не знала. Зачем ты, такой умный, меня отпустил? А сейчас приходишь и орешь “что я здесь делаю”? Живу я здесь! Да! Сам виноват! Надо было связать меня и держать рядом! А теперь поздно!
— Яся, ты же отлично знаешь, что тебя невозможно удержать.
— Значит, плохо старался! Значит, плохо меня любил!
……..
…….
…….
— Прости меня, пожалуйста.
— Ты меня прости. Ты ни в чем не виновата. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
— Ты не поняла, я тебя люблю.
— Давай о чем-нибудь другом поговорим.
— Давай.
13
Из всех радикальных друзей Рощина самым приличным был Тёма. Часто они вдвоем, заложив руки за спину, дефилировали по Летнему саду и рассуждали о высоком. Никита, приезжая в Питер, становился вольным слушателем этого ходячего университета. Тёма и Рощин оглушали мраморных богинь спорами о Бодрийяре и Хаким-Бее, о войне англичан с зулусами и теории консервативной революции.
Тёма был адептом философии Александра Дугина и утверждал, что прочитал и понял все труды бородатого мыслителя. Скептик Рощин был уверен, что теории Дугина не может понять никто, даже сам Дугин. На что Тёма презрительно отвечал:
— Рощин! Ты человек с одним мозгом!
Рощин обижался минуты на две, а потом радостно спрашивал:
— Ага, а у тебя в черепе их что, два помещается?
— При чем тут череп? — Интеллектуальный денди брезгливо кривил губы. — Твой единственный мозг, спинной, находится не в черепе, а в позвоночнике, как у простейших.
Однако, смиряя свой снобизм, Тёма пытался растолковать широким массам конспирологический смысл откровений мистика Дугина. Для этого он печатал на принтере газетку “Иерархия”, набранную издевательски мелким шрифтом, и тщетно писал Дугину письма, требуя взять часть расходов на себя. Дугин эзотерически молчал, а “Иерархия”, которую никто не хотел покупать, пылилась у Тёмы на антресолях, пока Тёмина мама не заклеила ею окна. Тогда Тёма разочаровался в жадном Дугине и стал переводить Славоя Жижека.
Так они и жили, борясь с глобализацией исключительно силой разума и печатного слова.