Новый мир, 2003 №01

Он ее не замечал… Дружил с двумя мальчиками из бывшей своей школы и с ее подругой Фирой — активной девочкой, какие всегда становятся старостами класса, комсоргами, председателями школьных комитетов.

— А знаешь, это даже хорошо, что он ни о чем не подозревает! — уверяла ее Фира. — Не так унизительно для тебя…

Целый год она ждала, что случится что-нибудь — например, в один прекрасный день она спокойно подойдет к нему и что-то спросит, легко и остроумно, как она может, или, наоборот, он вдруг увидит, заметит ее, восхитится ею… Но время шло, и ничего не менялось — каждый раз, когда он проходил мимо или случайно обращался к ней, она немела, теряла самообладание, в висках бухали молотки, колени подгибались…

В десятом, последнем, классе он перешел в другую школу. Она проболела от горя недели три, потом несколько месяцев жила как в погребе, задыхаясь без его голоса; наконец стала выздоравливать от этой запойной любви и в конце концов выжила, обошлось…

Время от времени Фира, которая продолжала дружить с Кириллом и встречалась с ним в каких-то компаниях, приносила новости: он с блеском сдал экзамены в медицинский, он опубликовал в «Смене» три стихотворения, он — капитан команды КВН Первого медицинского… Он закончил аспирантуру… Он женился…

Через несколько лет, когда все они уже переженились, Фира пригласила ее с мужем на день рождения, обронив мельком — приходи, между прочим, и Кирилл будет.

Она пришла. И она увидела его. Это был умный, яркий мужчина с начальственным баритоном, уже добившийся немалого в своей профессии. И он был абсолютно ей безразличен, потому что ничего общего не имел с тем удивительным мальчиком, при звуке голоса которого она цепенела и глохла.

Когда все выпили и завязался разговор, она стала что-то рассказывать, одну из своих забавных историй, — она всегда была артистичной, остроумной рассказчицей и умела подмечать и отшлифовывать те блестки, которые рассыпаны по нашим будничным жизням. И на другом конце стола он вдруг умолк, обернулся в ее сторону, потом заулыбался, расхохотался, удивился и уже весь вечер ходил за ней из комнаты в комнату, а она с удовлетворением взрослой молодой женщины чувствовала эту натянутую бечеву между ними. И была спокойна, спокойна и уверена в своем обаянии.

На другой день позвонила Фира, сказала:

— Слушай, какой успех ты имела вчера у сильной половины! Мне Кирилл говорит: «Как преобразилась Нона! Умна, интересна… А хороша!», а я ему: «Да она всегда такой была, ты просто не замечал!»

И прошло еще несколько лет. В середине семидесятых он эмигрировал с семьей в Америку и там поначалу приживался и пробивался тяжело, экзамены сдавал, ассистировал какому-то профессору — он, кто уже блестяще проводил сложнейшие операции, к кому в Москве добивались попасть на прием! — он подавал инструменты и отвечал: «Да, сэр… Нет, сэр…» Но и такое превозмог этот сильный, талантливый человек, встал на ноги, преуспел, даже разбогател… Изредка на перекладных довозились полузаглохшие приветы… И Фира рассказывала какие-то невероятные вещи: Кирилл приобрел под Нью-Йорком огромный дом — для русских писателей, нечто вроде дома творчества, чтобы тем было где работать… У Кирилла несколько клиник… Он учредил стипендию для молодых поэтов…

Потом жизнь совсем завертелась, закрутилась, рухнула империя, вышла замуж дочка, с огромными трудами построили дачу, купили наконец машину…

Однажды позвонил бывший соученик, сказал:

— Слушай, приехал Кирилл, помнишь его?.. Издал книжку своих стихов, и ребята организовали ему вечер в Музее Маяковского. Хочешь пойти?

Она пошла. Перед самым входом в музей увидела подъехавшее такси, из которого вышел высокий, грузный, не по-здешнему загоревший человек в светлом плаще.

Она приблизилась, окликнула его:

— Кирилл!

Он остановился, вопросительно глядя.

— Я — Нона…

Ахнул, раскинул руки, бросился обнимать…

— Нонка, как я рад, как я рад!..

Она сказала:

— Ну, не буду тебе мешать, тебе ведь надо сосредоточиться перед выступлением… После поговорим…

— Погоди, погоди!.. Что — после! Расскажи, как тут все? Я что-то не могу до Фирки дозвониться, она что — переехала?

— Кирилл, — сказала она… — Фира умерла полгода назад…

Он зажмурился, скривился… тихо спросил:

— А Володька Шкурников?

— Два месяца, как умер от инсульта… Видишь, я не хотела так сразу, но ты спросил, и я не смогла…

— Ничего, — проговорил он как-то осунувшись, — ничего… Что ж тут поделаешь!

…И свое выступление начал с того, что узнал сейчас о кончине школьных друзей, памяти которых и хотел бы посвятить этот вечер. Потом долго читал стихи — хорошие стихи, Нона сначала побаивалась, что будет неловко, если не понравится, но ей понравились многие стихи, а она была из ценителей и всю жизнь следила за новыми именами… Понравилось даже, как он читает, — монотонным голосом, что называется, безыскусно…

Дня через два, перед самым его отъездом, они встретились. Он звал ее обедать в модный ресторан, но она сказала:

— Да брось, какой там ресторан! Приходи ко мне, посидим поговорим…