Новый мир, 2003 №01

Не знаю, был ли этот сценарий единственным для России, но осуществился именно он и именно по законам «рынка», ибо сулил народившемуся классу предпринимателей неслыханные барыши в рекордно короткие сроки. Березовский как человек, с одной стороны, действительно очень быстро соображающий, а с другой — не обремененный никакими нравственными ограничениями, воспользовался этим сценарием эффективнее прочих. За что, собственно, и пострадал. Но попытка рассказать историю его возвышения, игнорируя печальную и порочную закономерность — переиграть государственного дракона можно было, лишь самому став таким же драконом, — действительно превращает его историю в откровенную сказку. Сюжет фильма напоминает хорошо смазанную шестеренку, которая отлично крутится, ни одним зубчиком не зацепляя реальность. Потому-то и вылезает на поверхность универсальная фольклорная схема, потому-то и действуют здесь персонажи-функции вместо живых людей — все эти, как ты говоришь, Царевичи и Серые Волки, потому-то и оставляет фильм ощущение тотальной неправды: ведь действие сказки происходит не в тридевятом царстве, а в той стране, где все мы живем, и во времена, которые мы еще помним.

Лунгин, прекрасно отдавая себе отчет, что занимается мифотворчеством, камуфлирует условный сюжет обилием плотных, «реалистических» подробностей и деталей. Герои в кадре беспрестанно едят и пьют, смачно занимаются сексом, спасаются вплавь с тонущего парохода, мокнут под дождем и т. п. — все сделано, чтобы мы могли поверить в их физическое существование. Честный следователь Шмаков, например, страдает астмой и то и дело пользуется в кадре ингалятором. А когда он приходит к Ларри, то, как и положено «маленькому человеку», снимает ботинки и, держа их в руках, осторожно ступает по роскошному паркету, старательно обходя лежащую на полу тигровую шкуру. На золоченый стул садится, тщательно подвернув полы неказистого серого пальто, и так и сидит, неловко потея, на протяжении всего разговора. Ну как после этого усомниться в подлинности героя?

Словом, перед нами оторванная от реальности идеологическая схема в густом обрамлении разного рода узнаваемых житейских подробностей. Очень напоминает формулу соцреализма. Воспевая своего олигарха, Лунгин вольно или невольно прибегает именно к этой эстетике, к тактике откровенной «лакировки действительности», причем самые неприглядные ее стороны прячет с помощью нарядных, эффектных «бантиков».

Вот, например, заря «Инфокара» — торговля машинами, которые отпускались с завода по госцене, а продавались по рыночной. Что, Березовский-Маковский один до такого додумался? Нет, конечно! Вокруг этой торговли шла, да и до сих пор идет настоящая криминальная война, жертвы которой исчисляются сотнями. Как она выглядит на экране? Угрюмые, низколобые братки крушат машины, избивают хлипких интеллигентов, грозят обрезами, похищают Платона, требуя к завтрему две тыщи баксов «за неуважение»… И тут приходит Ахмет Ташкентский, весь в белом. Он ничего не делает, только неторопливо намазывает в кадре бутерброд с черной икрой и произносит веско: «Они все подо мной»; и этого достаточно, чтобы накачанный главарь рэкетиров тут же напустил в штаны. Криминальная битва выиграна в две минуты с сухим счетом. На чьей стороне наши симпатии? Понятно, на стороне Ахмета. Он, конечно, «необходимое зло», но такое по-сказочному привлекательное!

Или, например, полковник Беленький. В принципе, он ничем не лучше Корецкого — точно так же «стрижет» в интересах Кремля поставленных в безвыходное положение бизнесменов. Но полковник — боевой офицер, у него вместо ног — протезы, лицо обожжено, в глазах — огонь, он искренне восхищается Маковским и погибает, выйдя из бронированного джипа, чтобы спасти котенка, подброшенного ему на капот. А Корецкий — сволочь, гэбэшник, мстительный рогоносец, шантажист и вымогатель, кичащийся сомнительным дворянским происхождением и тем, что поколения его предков холуйствовали перед властью, «за грех почитая разбираться, хорошая она или плохая». Корецкий — клеврет империи, враг свободы, и его совершенно не жалко. На таком вот уровне идет разговор. Точнее — игра в поддавки со зрителем.